– Давайте-ка, вон туда, в самый дальний, – сказал командир, – с него и начнем.

– Здесь у нас заготовки для телег, занимаемся столярными работами, вот как раз Робер тут и хозяйничает, – затараторил Мравиньи, заметно волнуясь.

Зайдя туда, де Флери сразу понял – это не то. Ничего похожего. Но он все же прошелся с факелом по столярке.

– Осторожнее, милорд, – заканючил старик, – одна искра на стружки, и все сгорит, всего лишусь.

Они опять вышли во двор.

– Слушайте, Мравиньи, а где тут у вас погреб? – Эдмунт приблизил факел к лицу хозяина, тот часто заморгал и дрожащей рукой указал на ближнюю каменную постройку.

– Тут. Там окорока, солонину держим…

– А где еще погреб? – де Флери не отводил пристального взгляда от глаз старика.

– Более нет, монсеньор, Господом нашим клянусь, – Мравиньи мелко закрестился, – зачем нам два погреба, я бедный ремесленник, всю ораву еле прокармливаю. Запасы мои скудны.

По поведению старика даже дону Диэго и де Марвилю стало понятно, что он лжет.

– Мне кажется, что месье хозяин нам нагло врет, – грозно сказал испанец, шагнув к задрожавшему Француа.

«Сомнительно, что два погреба были вырыты рядом», – подумал де Флери и указал на постройку на другой стороне двора.

– Но, а там что?

– В одной половине конюшня, у меня две лошадки, благородные милорды, во второй – дровяник.

Точно! Де Флери вспомнил, как через сознание стража он видел в помещении, где прятали в яму ящик, вдоль стены были уложены распиленные дрова.

Нет, не умел Француа Мравиньи как следует врать, да, вдобавок чего-то боялся, впрочем, не чего, а кого, то есть кары стражей. Больше властей их боялся и Робер, потому, дойдя до сарая, он не стал открывать замок, а схватил лежавшую рядом оглоблю, и замахал ею перед собой, загораживая дверь.

– Не подходить, убью!

– Не надо, сынок! – закричал старик, но Робер его не слушал. Яростно размахивая оглоблей, он, то отступал, то делал два шага вперед, стараясь поразить хоть кого-нибудь из этих троих ищеек, взявших след.

Дон Диэго сначала хотел выхватить рапиру, да и де Марвиль положил руку на пистолет, но устыдившись мэтра, заметившего их движения (не подобает опытным офицерам применять боевое оружие против деревенского мужика), просто ловко уклонялись от пролетающей со свистом возле их голов длинной палки. А парень, вроде, мог махать этой своеобразной дубиной долго – силушкой его Бог не обидел, поэтому де Марвиль, выждав мгновения, когда Робер немного опустил оглоблю, и на развороте повел ее вперед, в ловком полупрыжке ударил ногой, башмаком, по торцу, вследствие чего противоположным торцом горячий сынок Француа получил сильный удар в живот.

Выронив свое деревянное оружие, он, задыхаясь, рухнул на колени, схватившись руками за ушибленное место, отец с причитаниями бросился к нему.

А за несколько минут до (окончания схватки), когда в доме услышали крики старика и Робера, домочадцы дернулись, и начали переглядываться.

– Сидеть смирно! – грозным тоном приказал Уолтер Беркли, и взведенные курки пистолетов заставили сидящих притихнуть.

– Господа офицеры, – дрожащим голоском чуть ли не прошептал Жюль, – можно мне сходить по малой нужде?

– Потерпишь, малыш, – бросил Беркли.

– Но, монсеньоры, я больше не могу, неужели вы заставите меня обмочиться здесь?

– Но и обмочишься, ничего страшного, – хмыкнул англичанин. – Во двор выходить нельзя.

– Да я здесь, в ночной горшок, вон там у дверей, – молил Жюль под сочувственными взглядами домочадцев.

– Пусть идет, – пожалела парнишку Беатрис.

– Это будет нарушением приказа, лейтенант, – построжал Беркли. – Все находящиеся здесь должны быть у нас под присмотром. Но только если вы его проводите, сударь, – с едва заметным ехидством прибавил Уолтер.

Сам себе не признаваясь, Беркли втайне завидовал Беатрис Клэр с начала занятий, когда они стали тренироваться. Он не был солдатом, не умел, как другие привычно обращаться с оружием, поэтому ему приходилось затрачивать бо́льшие усилия для выполнения заданий, чтобы не отставать от товарищей. А у Беатрис все получалось как бы легко, быстро и естественно и эти ее способности раздражали Уолтера, хотя он тщательно это скрывал. А вот сейчас, уже получив свободу, почему-то не сдержался. Беркли пожалел о сказанном, а Клэр, слегка покраснев, дала себе слово в ближайшее время проучить нахала.

– Иди к своему горшку, – грубоватым мужским голосом сказала Беатрис, разрешив мальчишке встать, и подтолкнула его в спину.

Они прошли к дверям, выходящим во двор, откуда слышались выкрики Робера.

«Что же там происходит?», – встревожено подумала Беатрис, и это стало ее последней мыслью.

Жюль мгновенно развернулся и вонзил нож молодому офицеру точно в солнечное сплетение. Дрожащей рукой выдергивая оружие (он еще никогда не убивал человека!), парнишка полоснул лезвием по одежде и увидел под разрезанной рубашкой женскую грудь. «Это женщина!», – поразился приемный сын начальника отряда стражей, на мгновение застыв.

Увидев падающую Клэр, Беркли выстрелил в юного убийцу, но тот успел выскочить во двор, на бегу метая в «полицейских» смертельные звездочки-сюрикены – «гарпуны». Это Жюль умел хорошо делать, быстро и точно попадая в цель, он заслуживал от отчима Цен Ло молчаливого одобрительного кивка и поощряющей улыбки, и сейчас он ни разу не промахнулся, но надежные кольчуги снова спасли жизнь де Флери и его людей, услышавших отчаянный вопль Беркли: «Беатрис!!!».

Де Марвиль, сбивающий замок с дверей сарая, услышал крик Уолтера, и тотчас получив чувствительный удар в спину от сюрикена, обернулся. На него с искаженным злобой лицом, сжимая в руке окровавленный нож, несся Жюль. Парнишка больше не обращал внимания на остальных двух «жандармов», уверенный, что они серьезно ранены, если не убиты. Артюс, как и дон Диэго растерялся, не зная, что делать, Жюль казался им совсем мальчишкой. Но де Флери все понял правильно, вот он, оставшийся маленький страж – родственник убитых черных стражей, опасный звереныш! Эдмунт, выхватив рапиру, сделал рывок и крестообразным взмахом ударил сзади клинком по ногам Жюля. Тот, падая, сделал переворот через спину, но вскочить не смог, и тотчас его горло сдавил башмак де Марвиля.

– Связать Робера и этого волчонка, – приказал де Флери и, позвав притаившихся в саду мушкетеров, давно рвущихся прийти на помощь, поспешил в дом…

– Господи, прими, и упокой ее душу, – стоя на коленях у тела Беатрис, аббат трижды перекрестился и повернул опечаленное лицо к Беркли. – Это я виноват, надо было проследить и проверить, одела ли она кольчугу. Старею…

У стоявшего в двух шагах Уолтера Беркли дрогнули губы. Он не отрывал прищуренных мокрых глаз и дул двух пистолетов от сидящих на скамье людей с побелевшими от ужаса лицами, и его пальцы на спусковых крючках застыли от напряжения. Если бы кто там даже шевельнулся, Уолтер стал стрелять без раздумий, это прекрасно поняли все пятеро, поэтому они тихонько дрожали, прижавшись друг к другу.