У Аси подобных проблем, понятное дело, не могло быть в принципе. Свое роскошное тело она изводила на тренировках на все сто. Если бы Максим сам был не таким жилистым, то ему надо было бы здорово опасаться за свои кости, очутись они в объятиях этой девушки.

— Не было такого скотства, — продолжал он с гордостью рассказывать Толику, — которого мы с ней не попробовали.

— Что, — ухмыляясь, спросил толстяк, — она и писала на тебя? — и с необычной для человека такой комплекции стремительностью нагнулся, чтобы уклониться от летящей в него кружки Максима. — А чего ты заводишься, Макс, я в порнухах еще и не такое видел.

— Лучше бы ты живых баб трахал, а не черт знает что смотрел, — ответил Максим и снова ударился в воспоминания, взбадриваемый пивными парами.

Помимо атлетического постельного секса Ася увлекалась шейпингом. Это и навело Максима на мысль насладиться Асей как-то по особенному, и он предложил ей исполнить полный гимнастический комплекс специально для него и в чем мать родила, а он, Максим, снял бы все на видео. Ася неожиданно быстро согласилась, Максим взял у Толика камеру и даже пролистал по этому поводу учебник по операторскому мастерству. Впрочем, все срежиссировала сама Ася, Максим просто сидел и смотрел. «Как это так здорово у нее получается, — думал он, — совсем не вульгарно и даже красиво, и к тому же вон как вертится, а сиськи не дергаются. Училась где-то, что ли? — Тут Максим с содроганием представил себя в такой же обстановке. — Нет уж, — решил он, — голый мужик, выполняющий физические упражнения, должен быть отвратительным».

Запись получилась отменной с первого дубля. Камера зафиксировала все волнующие Асины штучки — от подмышек, блестящих от пота, до мерно вздымающегося плоского живота. Особенно взволновал Максима комплекс упражнений на полу, когда его любимая разводила и сводила ноги прямо на камеру. Куда уж тут Шуре Каменевой, то бишь Шарон Стоун, стеснительно переставляющей ножки на виду у всего полицейского управления в «Основном инстинкте»! Максим потом подумал было попросить Асю повторить все еще раз, но в туфлях на высоком каблуке, но почему-то постеснялся.

С этой-то злополучной кассеты и начался их разлад. Максим целыми днями просиживал перед видиком, любуясь на свою пассию. Асе сначала это нравилось, а потом она обозвала любовника извращенцем и выбросила кассету в окно. Максим сразу же побежал ее поднимать, но было поздно. Кассета оказалась на проезжей части, и ее переехал на глазах у Максима грузовик. У нашего героя случилась первый раз в жизни истерика, как будто это не кассета погибла, а сама Ася. В тот же вечер они первый раз подрались, причем неизвестно, кому больше досталось, возможно, и Максиму, изнуренному постоянным трахом. В общем, Ася ушла и больше не появилась. Впрочем, он с самого начала подозревал, что не один у Аси, а есть у нее если не муж, то еще как минимум парочка таких, как он.

— Ага, ты, значит, не в Асю влюбился, а в кассету с Асей, — сказал толстяк, обнаруживая глубочайшие познания в психиатрии. — Вот видишь, это тебе надо к живым бабам привыкать вместо видашных, а не мне.

— Веришь, Толян, все бы деньги отдал, только бы она вернулась, — продолжал Макс, которого уже начинало потихоньку развозить от пива.

— Ну, это ты зря, — ответил Толик, доставая ручку и принимаясь что-то писать на салфетке. — Давай посчитаем. У тебя, считай, в кармане 25 миллионов долларов. Если ты будешь ходить в ночные клубы, знакомиться там с девочками, а они там, уж, пожалуйста, поверь мне, поверь и не качай головой, свое дело знают, ночью тебе заснуть не дадут, и будешь платить за девочку по 200 долларов, то твоих денег тебе хватит на 125 тысяч девочек. Слышишь, ты, пень влюбленный? На 125 тысяч девочек. Это целый город женщин, и все твои. А теперь слушай дальше.

Толик позвал официанта, что-то ему объяснил, и немец прибежал с калькулятором.

— Смотри сюда, Сван несчастный, — продолжал Толик, — смотри и слушай папочку. Предположим, ты каждый день будешь ходить в ночные клубы и приводить себе оттуда бабу. Тогда, чтобы перетрахать 125 тысяч баб, тебе понадобится, так, делим 125 тысяч на 365, понадобится приблизительно 342 года. Слышишь, дубина, 342 года! А если ты будешь приводить домой каждый день двух баб, на что тебе, я уверен, сил не хватит и на неделю, то твоих деньжат хватит на, делим 342 на 2, ну вот, на 171 год. И ты надеешься прожить еще 171 год? Молоток!

Где-то посередине этой математической тирады Толика Максим стал хихикать, но в самом конце внезапно посерьезнел. Через окно было видно, как у бара, взвизгнув тормозами, остановились две машины и из них что-то уж очень стремительно, сразу было видно, что не просто так, вышли, а точнее, выскочили люди. Толик продолжал восхищаться трахательными перспективами Максима, а заодно и своими, переводя 125 тысяч женщин на полки, батальоны, роты и отделения, а равно и взводы, вспоминал Панурга из «Гаргантюа и Пантагрюэля», который хотел за одну ночь перетрахать целую армию женщин, красивых, как богини («эта армия теперь дислоцируется в Москве в ночных клубах и каждую ночь сражается с мужиками не на жизнь, а на смерть, то есть на баксы»). Внезапно Максим крикнул ему: «На пол!» — и, как-то успев перевернуть стол, плюхнулся рядом со своим не менее сообразительным товарищем на мешки с деньгами. Тотчас же на толстой дубовой столешнице появились дырки от пуль; в зале раздался крик, визг, звон разбившейся посуды и в довершение всего русский мат.

— Не знал, что тут с нами пили русские, — сказал Толик Максиму, высовываясь из-за перевернутого стола и стреляя наобум в сторону двери.

— Я думаю, они только что зашли и собирались выпить, но им не понравилась наша компания, — прокричал Максим, стараясь перекрыть усилившуюся пальбу и грохот от падающих бутылок за стойкой бара. Там виднелась приоткрытая дверь, куда друзья и решили пробиться, потому что нечего было и думать выйти отсюда тем же путем, которым они вошли.

— Прикрой меня, — сказал Толик и пополз за стойку, волоча за собой мешки с деньгами.

Максим вытащил второй пистолет, открутил глушитель, чтобы было громко и страшно, встал во весь рост и открыл пальбу с двух рук. Преследователи залегли где-то среди полумертвых от страха бюргеров и недоеденных гамбургеров. Потом ту же операцию проделал Толик, прикрывая отступающего Максима.

Дверь, к сожалению, нельзя было запереть, и товарищи побежали во всю прыть по длинному коридору, сгибаясь под тяжестью рюкзаков. В другом конце открылась дверь, и в коридор въехала тачка, или даже целый вагончик, груженный точно такими же кружками с пивом, из которых они только что пили. Тачка продвигалась вперед медленно, и ее на первый взгляд никто не толкал.

— Ну, немцы, черти, автоматизация у них, ты посмотри, Толян, даже пиво само в ресторан приезжает, — сказал Максим, подбегая к тачке, которая полностью загородила проход.

Толик решил вытолкать неожиданную преграду туда, откуда она въехала, но в этот момент в коридор со стороны ресторана забежали преследователи, а из-за тачки донесся душераздирающий детский визг.

— Вот черт, влипли, — сказал Толик.