Грохот перестрелки из главных калибров разлетается в морозном утреннем воздухе более чем на десяток миль. На германских позициях его слушали с недоумением. Похоже, моряки начали артподготовку до рассвета, но как же быть с корректировкой? Бьют по русским наугад, по площадям? Солдаты кайзера не знали, что на балтийском берегу по русским позициям стрелять уже некому. Да и в штабы страшная правда докатилась не сразу.

Неожиданное для германского флота уничтожение кораблей далось русским торпедоносцам и бомбардировщикам дорогой ценой. Из двадцати одного «Шорта», бывшего в строю к началу вылетов, после двух атак на линкоры осталось лишь шесть. Трудно сказать, сколько из них погибло от зенитной стрельбы.

С вечера, не веря в возможность успешного ночного захода на авианосец, Колчак приказал спустить «Шорты» на лед, переобуть на лыжи и подготовить полосу, сколов неровности. Техники при помощи матросов совершили настоящий подвиг, воюя со временем: разведка донесла, что на рассвете германская эскадра может начать артподготовку.

Бипланы взлетали со льда, с полосы строго к северу от стоянки германских целей. Туда же и возвращались, с высоты засекая мазутные костры на жестяных листах. Один разбился на посадке. Видать, пилот не смог во тьме правильно рассчитать расстояние до поверхности. Сколько машин ушло под воду у горящих линкоров, а сколько сгинуло в просторах Балтики, промахнувшись мимо авианосного крейсера «Император Николай I» и огней вдоль полосы, одному Богу известно.

На рассвете, когда четверка русских броненосцев заняла исходную позицию, великий князь Александр Михайлович дал команду на взлет одинокому «Шорту». Вместо торпеды тот нес иной груз — радиостанцию.

Несмотря на десятки опытов, князь не мог поверить, что ее роль сыграет странное до нелепости устройство, обернутое в одеяло и втиснутое меж сиденьями членов экипажа.

— Адам Яковлевич, от вашего аппарата зависит судьба целого фронта. У нас есть аэроплан с передатчиком Маркони. Вы отдаете себе отчет, за что взялись? Последний раз спрашиваю.

— Так, прошу други аэраплан, джесли сувязь згине,[5]— ответил человечек на странной смеси русских и польских слов, которая безмерно раздражала великого князя. Неужели подданные Империи не в состоянии выучить язык титульной нации?

— Потеряете связь — лучше не возвращайтесь. — Князь вдохновил поляка в своем командно-казарменном стиле и отправился лично проследить, чтобы исполнялась самая странная прихоть Наркевича-Иодко. А именно — увлажнялась палочка вербы, подключенная к радиоаппаратуре.

Об этой затее Александр Михайлович не докладывал никому. Полагал — засмеют, и за дело. Вместо проверенного и высочайше утвержденного оборудования Маркони, работавшего на тех же принципах, что и приборы Попова, князь позволил пану Адаму, как тот себя называл, вставить в аэроплан сюрреалистическую конструкцию из веточек и листиков.

Худосочный поляк лет сорока, с жидкими усиками и ранними залысинами, объявился перед Рождеством, представившись старшим сыном Якова Оттоновича Наркевича-Иодко. Великий князь проверил — действительно, трудился ранее в Минской губернии такой энтузиаст-одиночка, известный врач и любитель использования электричества для медицины и выращивания огородных культур. В то время подобные предприимчивые персоны толпами осаждали членов правящей фамилии, наперебой навязывая «гениальные» изобретения и требуя денег за них. Адам поразил скромностью. Он честно сказал, что понятия не имеет, как прибор работает. От покойного отца остались лишь обрывочные записки да десяток коробок с «раздельными телефонами», вполне еще действующими.

Под насмешливо-скептическим оком поляк разнес по двум кабинетам Военного министерства деревянные коробки, открыл их. Там в цветочных горшках зеленели растения, вызвав здоровый смех присутствующих. Невзирая на насмешки, Адам осветил их настольными лампами, побрызгал водой, затем дал штабному офицеру обычную телефонную трубку, соединенную с ящиком, увлек Александра Михайловича в другой кабинет и сунул ему такую же трубку, провод от которой пропал меж листьями.

Чувствуя себя жертвой мистификации и готовясь примерно наказать шутника, князь брякнул «Алло» и внезапно услышал: «Ваше Императорское Высочество?»

Он едва не уронил аппарат, наказал тщательно проверить — не соединил ли поляк аппараты тайным проводом. Велел затем перенести один из них в Зимний дворец. Пан Адам только плечами пожал — под Минском приборы на двадцать верст отстояли.

Собрав участников опытов, Александр Михайлович под страхом расстрела или, что хуже, позора и превращенья в посмешище приказал всем молчать. Поманил к себе Адама, спросив, когда это чудо появилось.

— Не ведаю, — честно ответил тот. — Пше прашем. Ешче маленьки я был. Так, году в девяностом, не поздней.

Великий князь натурально не верил глазам и ушам, слушая сбивчивый рассказ. После 1897 года Попов, Маркони и Тесла ломали копья за первенство в авторстве простейшего аппарата, передававшего щелчки в эфире, а в белорусском селе земский врач давным-давно воткнул провод в горшочек с кустом и разговаривал по беспроводному телефону, разъезжая по уезду на бричке!

— Бог мой, почему ваш батюшка не подал заявку на патент?

— Нема часу. Лекарил он.

Туберкулезная лечебница да опыты с животной гальваникой волновали Иодко-старшего куда более. Там — десятки статей и мировое признание. Радиосвязь между лечебницей, домом и опытной метеорологический станцией он придумал походя, особого значения не придав. Зато от души смеялся над потугами Попова и Маркони доказать, что их неуклюжие агрегаты — первенцы радиосвязи.

Самое скверное: никто потом не смог повторить аппарат Иодко. Растение, естественно, можно менять, на то Яков Оттонович дал ясные указания. И в электрической конструкции ничего не было особого — катушка Румкорфа, лейденские банки — сиречь конденсаторы, гальваническая батарея… Но разобранный и собранный снова аппарат не работал, хоть к елке его подключай! А собранные четверть века назад — вполне, только не забывай батарею заряжать да водой листики смачивать.

В радиорубке авианосного крейсера около станции Маркони, весившей добрую тонну, князь прошел к деревянному ящику, отпер его ключом и под недоуменным взглядом радиста плеснул внутрь воды из фляги. Потом взял трубу:

— Адам, слышишь меня?

— Так, ясновельможны пан!

Черт бы побрал их… Не может по-человечески обращаться.

— Пше прашем, Ваше Императорское Высочество, — поправился юродивый радист. — Вже подлетаем до берега. Розглендам позиции.

— Передать адмиралу Колчаку: есть связь с наблюдателем!

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — Радист быстро закодировал сообщение и застучал ключом.

Буквально через три-четыре минуты издали донесся приглушенный расстоянием грохот. Орудия линкоров затянули смертельную песню, обрушив тонны взрывчатки из полусотни стволов на кайзеровские позиции. Александр Михайлович с самой важной миной слушал голос Адама из зеленого куста, отдавал команды радисту, иногда снова брызгая водой на листики. В общем — воевал.