Механизм «учета» потерь противника Василий Павлович Брюхов описал чрезвычайно доходчиво. Понятно, что «оплачиваемые» подбитые танки противника, особенно в период, когда Красная армия наступала и поле боя чаще всего оставалось за нашими войсками, учесть можно было более или менее реально. А вот другие потери противника…

Понять, какой ценой доставались «премиальные» деньги, очень хорошо помогают, например, воспоминания Героя Советского Союза артиллериста Михаила Федоровича Борисова:

«Подбежал к пушке, снаряд уже был в казеннике. Взялся за маховики… выстрел — горит. Побежал за снарядом, зарядил, выстрелил — попал. Еще раз сбегал. Потом слышу какой-то топот, поворачиваю голову, бежит комбат с двумя снарядами. Красноносое за ним, тоже со снарядом. На третий танк ушло два снаряда. Еще несколько выстрелов сделал — три танка загорелись. Из одного танка выскочил танкист. До сих пор помню: худой в черном комбинезоне, лицо такое худощавое, стоит и грозит в нашу сторону кулаком. Я как заору: «Осколочный!» Ребята осколочным зарядили. Я ему по башне и ударил. Он мне совершенно был не нужен, но такой азарт… Ажиппо кричит: «Танки слева!» Рывком разворачиваем орудие. Резко работая маховиками, ловлю в перекрестье головной, нажимаю на спуск — нет выстрела! Ору: «Снаряд!» Жму — нет выстрела! Опять: «Снаряд!» Жму — нет выстрела!! Обернулся — в полутора метрах лежит со снарядом тяжело раненный Ажиппо; у штабелей скорчился тяжело контуженный Красноносое. Выхватил у Ажиппо снаряд, зарядил, выстрелил — горит. Пока бегал за следующим снарядом, один из танков прорвался к самой пушке, на расстояние, может, 60–70 метров. Еще несколько секунд, и он бы меня раздавил Тут и мысли не было, ждать, когда он мне удобное место подставит. Я очень грубо навел ствол ему в лоб и нажал на спуск — сноп искр. Ничего, конечно же, ему не сделалось. Но он остановился и выстрелил. Остался в памяти кусок голубого неба, и в нем крутится колесо от моего орудия… Это был мой 8-й танк, но его мне не зачли. Зачли и оплатили только семь. Ведь тогда за подбитый танк платили 500 рублей. Всего в этом бою батарея уничтожила 16 танков из 79. Три спаслись, уйдя в самом разгаре боя в сторону Яковлева. Задачу батарея с блеском выполнила. Да, ценой гибели, но если бы танки захватили Прохоровку, крови пролилось бы еще больше. Мне опять повезло. Недалеко находился КП командира корпуса генерала Попова Алексея Федоровича, который видел весь этот бой. До сих пор ему благодарен, что он, как мне потом начальник политотдела Щукин рассказывал, потребовал спасти «этого парня». Тот на машину, и буквально из-под огня вытащил меня».[80]

Одни фронтовики говорят, что получали премиальные, другие это категорически отрицают. У кого-то замполит отбирал деньги в Фонд Обороны. Но чаще все-таки вспоминают о том, что действительно получали деньги за сбитые самолеты и подожженные танки. Похоже, что выплаты зависели прежде всего от распорядительности командования и военных финансистов в частях и соединениях.

Там, где начфины свои обязанности выполняли честно, деньги за боевые успехи действительно платили. Например, в части, где служил танкист Никонов, финансовая служба работала просто замечательно, образцово-показательно. Вечером танкисты подбили вражеские танки — а уже утром начфин сам приходит к офицеру и задает вопрос о том, куда заработанные им в бою деньги посылать. Памятник такому замечательному начфину надо ставить.

Была в войсках поговорка: «Кто не воюет на фронте — начфин, начхим и 23-я армия» (23-я армия, противостоящая финским войскам, довольно длительный период не вела активных боевых действий). Был у поговорки другой вариант: «Какие армии не воюют? Шведская, турецкая и 23-я советская». Надо отметить, что в 1941 году 23-й армии пришлось вести ожесточенные бои с наступающими финскими войсками. Период относительного затишья, начавшийся в 1942 году, закончился для 23-й армии летом 1944 года. Ее войскам пришлось вести тяжелейшие бои, атакуя мощную оборону противника и неся большие потери. Так что тезис о невоюющей 23-й армии очень относителен. Равно как и о невоюющих начхимах и начфинах.

Но вряд ли многие части могли похвастаться образцовым порядком в финансовых вопросах. В части танкиста Брюхова финансисты «раскачались» на выплаты за подбитые танки лишь осенью 1944 года. Чем они занимались до этого и почему «Приказ о поощрении бойцов и командиров за боевую работу по уничтожениютанков противника» от 24 июня 1943 года не выполняли? Он что, был написан не для них?

Хотя, разумеется, ни в коем случае наследует считать материальное вознаграждение основным стимулом, который заставлял солдат и офицеров совершать боевые подвиги.

Конечно, сложно установить, кто именно провел самый «высокооплачиваемый» в годы Великой Отечественной бой. Но вполне возможно, это был Герой Советского Союза летчик-торпедоносец Михаил Владимирович Борисов. Он так описал свое участие в торпедировании линкора ««Шлезиен» 4 мая 1945 года:

«Потом линкор торпедировал. Мне дали только 10 тысяч рублей за потопление линкора. Никаких наград не дали… Когда встал вопрос вылета на линкор, то вылетало две группы. Первую группу старший лейтенант Фоменко повел. А вторую группу повел я. Пять топмачтовиков с полутонными бомбами и я с торпедой. Макарихина, Орленко отправил для наведения. Погода была паршивая. Мы только взлетели, только прошли, он отошел от меня на полтора километра, и я его потерял из вида. Тогда даю сигнал наводчику что его не вижу. Он мне объясняет, где он. Но я же с группой не могу искать. Я действую самостоятельно, без наводчика. В штабе этот разговор тоже слышат Мы атаковали. Видимость, конечно, была паршивая. Линкор пытался уйти от удара, сесть на мелководье. Фоменко бросает, у него торпеда зарылась в песок, стала бурлить. Моя торпеда пошла, и истребители, которые сопровождали нас, кричат: «Торпеда пошла». Потом взрыв. Все передали. Мы уже после торпедирования, второй заход уже не могли сделать. У меня штурман успел сфотографировать момент взрыва. А разведчики сверху фотографируют Корабль идет, и все. Фактически пришел и сел на мель, так там и остался стоять. На следующий день создают комиссию, с целью определения, что же попало в линкор. Заключение комиссии, что обнаружил там-то, такой площади дырку, отверстие, предположительно, в результате взрыва торпеды или тысячекилограммовой бомбы. А тысячекилограммовых бомб никто туда не возил. Стало быть, только моя торпеда!»80[81]

10 000 рублей за один бой — это самая большая сумма, «заработанная» в одном бою, которую автору этой книги удалось обнаружить в воспоминаниях фронтовиков. Самая большая сумма, накопившаяся за время войны на сберегательной книжке, упомянута в воспоминаниях штурмана У-2 Николая Федоровича Головченко: «Оклад был 950 рублей. К ним прибавляли за каждый вылет, подъемные, ночные и т. д. Получали по три с лишним тысячи в месяц. У меня на книжке к концу войны скопилось что-то порядка 50 тысяч. Когда домой после войны приехал, это было большим подспорьем — родня голодала»[82]