– И что? – взвился барон Крюгер. – У меня большая семья, родные и близкие!

Майерс одним движением сгреб в охапку толстячка, придвинул к себе и заглянул в бесцветные глаза через преграду зеркального щитка шлема.

– Я тебе не верю, – прошипел Хоул, вложив в слова всю ненависть к этому месту и конкретному человеку перед ним. – И сунь свои фальшивые карточки в свою толстую задницу. В конец очереди! – рявкнул он на барона так, что у того на голове заколыхались жидкие волосы. – Иди сюда, – внезапно севшим голосом позвал он высокую блондинку, оттесненную пухлым бароном. Тот попытался протестовать, но Майерс так посмотрел на барона, что Крюгер подавился своими невысказанными словами.

Мария подошла к Хоулу, глядя прямо в глаза курьеру СБУ Протектората, и протянула свою идентификационную карту. Майерс ловко вскрыл первый контейнер, и по собравшейся толпе прокатился дружный сдавленный стон.

– Семь порций, годны год по стандартному планетарному времени, – менторским тоном произнес он заученную фразу, сунув карту женщины в ручной сканер на запястье. – Колбы сохраняют природную температуру даже после вскрытия, – зачем-то добавил он то, что и так было известно из инструкции на каждой баночке с кровью животных.

– Спасибо, – вымученно улыбнулась Мария, прижимая к груди полученную кровь. – Я не для себя, – почему-то добавила она, будто извиняясь перед старшим лейтенантом.

И тут Майерс понял, что привлекло его внимание в облике незнакомки. Она была человеком. Жительница Протектората или другого объединения, диких колоний первой волны заселения, а, быть может, даже нелегалкой на Фьорде, но она не была гемоглобинзависимой.

– Почему? – тихо-тихо спросил Хоул, почувствовав, как на лице ходят желваки.

– Моя сестра жила с вампиром, – быстро и так же тихо ответила Марта, отступая прочь, – она и ее муж погибли недавно. У меня остались дети…

Женщина нервно оправила волосы, кивнула и бросилась прочь. Майерс Хоул еще долго думал о ней. Он продолжал проигрывать внутренний диалог с незнакомкой до тех пор, пока не понял, что в катере кончился груз, а толпа страждущих растворилась в серой пыли подступающего дня, скрытого наползшими тучами. Набрякшие от дождевых капель, они нависали над лейтенантом Хоулом, как дамоклов меч над повинной головой приговоренного.

Майерс забрался в катер, положил руки на сенсоры управления и замер. По корпусу начали барабанить первые капли холодного дождя, а Майерс Хоул все никак не мог решиться дать старт с ненавистной планеты, к которой он оказался привязан куда как более прочным поводком, чем долг и обязанности.

– Через семь лет они поженились, – закончил фон Цепеш. – Мой приемный прадед увез мою приемную прабабку на Землю, дослужившись до звания майора. Он получил его в одном локальном конфликте на Европе, когда население спутника внезапно воспротивилось переселению на развивающийся Ганимед. Я не знаю, в чем было дело, но за ту короткую историю длинною в пару месяцев Майерс Хоул полностью поседел, вышел в отставку майором и никогда не рассказывал своей жене о событиях конфликта в зоне спутника Юпитера.

Ричард постучал пальцами по экранчику комма.

– Когда это было? – спросил он у нового бортинженера.

– Почти пять сотен лет назад, после первой массовой волны терраформации планет Протектората, – отчеканил Ульрих фон Цепеш. – В моих жилах течет кровь благородного рода, капитан. Мои предки нашли близких по генетике существ на Земле, положив начало новому роду фон Цепешей. Но не стоит беспокоиться, что я перенял все худшие качества легендарного предка по материнской линии.

Ричард Морган смерил взглядом стоящего перед ним навытяжку нового члена команды, оставив при себе мысли о том, когда и как он будет беспокоиться, да и по какому именно поводу.

– Добро пожаловать в команду, бортинженер.

Только речи его горячи

Только прочь сомнения, прочь.

Самый звонкий крик – тишина

Самый яркий свет – ночь.

Пикник «Самый звонкий крик – тишина»

«Астарта», 02:11 по корабельному времени

– …А потом я попал к тем людям, которые просто выбросили меня на первой же попавшейся стоянке, – трагически завывал на одной ноте Ульрих, пока Травкин снимал показания датчиков. – Они выбросили меня, как мусор в вакуум, просто бросили на планете и сбежали!

– Да я с ними солидарен, блядь, – тихо прошипел Джек, опрокинув в рот минералку. Он был трезв и потому крайне плохо переносил общество депрессивного вампира, своего брата и жизнь в целом. Гавриил стоически продолжал записывать в личное дело нового члена экипажа медицинские данные, цифры, пометки и особенности Ульриха фон Цепеша.

– А знаете, с чего все это началось? – вампир шмыгнул длинным носом и заискивающе взглянул в глаза Джеку.

– Нет! – хором отозвались братья. – И знать не хотим, – синхронно продолжили они. На какое-то время Ульрих замолчал, обиженно сопя, но пауза продлилась недолго.

– Когда я почти умер, – загробным голосом начал говорить он, – когда оказался на грани жизни и смерти, осознал в полной мере все свои ошибки, когда мне оставался один шаг в забытье, вот тогда меня и озарило. Именно тогда я решил дать обет вегетарианства, навсегда отказавшись от теплой крови разумных или животных.

– Лучше бы ты сдох, – смачно сплюнул в ближайший лоток Кацман. – Гнида истеричная.

– Что? – вопросил вампир, не расслышавший слов боцмана из-за гула приборов. – Ты что-то спросил?

– Не разговаривай, данные будут неточные, – отрешенно пробормотал Травкин, с головой погрузившись в работу. Он тоже, как и его брат, не позволял себе лишнего, едва Астарта вышла к точке прыжка.

Непривычно серьезный, с холодными, как лед, голубыми глазами, Гавриил сильно напоминал ангела Апокалипсиса или, хотя бы, очень злого и беспринципного его потомка.

Кацман выглядел еще хуже. Мало того, что ему пришлось со щеткой соскребать с себя недельный слой грязи, так еще и начисто вымытые волосы он расчесывал не меньше двух часов, что уж никак не добавило ему хорошего расположения духа. Обрядившись в старую черную футболку, на которой едва угадывались буквы древней группы в стиле хэви-металл, он с непривычки даже попытался вспомнить, что же именно было когда-то написано на этом раритете.

Вспомнив, что футболку он делал сам по макету с картинкой, найденной корабельным искином, он совсем скис. Не помогли даже старые любимые джинсы, с любовно заштопанными дырками и кучей металлической фурнитуры, бережно цепляемой Кацманом на каждой планете, куда он прилетал. По его штанам можно было рисовать новый атлас обитаемых миров, если бы он сам точно помнил, с какой именно планеты притащил и присобачил к джинсам ту или иную фиговину.

Травкин таким хобби не страдал, однако, в сборах новых образцов местной наркотической флоры себе не отказывал.