— И теперь ты опасаешься, что бывший друг детства укоряет тебя за когда-то тобой сделанный выбор? Паренёк пропал без вести, а ещё учит успешного начинающего философа! Или именно в том и параллель? Ничего не добившийся мёртвец осуждает твёрдо вставшего на ноги гражданина.

— Просто в своё время мы пошли разными путями. И про успешность ты махнул. При нынешнем положении дел в стране — философ звучит иронично, хотя когда-то моя успеваемость и радовала.

Вернувшись мысленно в царство своих давнишних воспоминаний и доверив собеседнику их тепло, мне удалось подавить волнение, связанное с этим чёртовым воображаемым снегом. Дети отошедшего сновидения — прихотливые фантазии и дальние настроения моего отрешенного разума — подчинялись исключительно своим законам. Видимо, в самом деле, когда Денис показывал рассказ — господствовал февраль. На это хочется надеяться, но минутный страх сгинул. Библиотека снова тонула в ленивой атмосфере осени, а сквозняки едва ощутимо пробирались между столами, как мелкие домовые. Прежние студенты нежились в ласках курток и тяжёлой обуви.

Только в глубинах подсознания неподвластная идея шептала неизъяснимое устами будто бы моего брата, но чего-то не договаривала. Красный шёлк трепетал у ног.

— Знаешь, Слав, что ещё является параллелью? Мне даже сразу не пришло в голову. После встречи у подъезда я сразу поднялся к Анне. Старое здание ассоциировалось с чем-то, будило иллюзии. Словно приходил как к себе домой. Уют там повсеместно, а главное, лиризм, лирика какая-то витает. На земле все умерли, и лишь ты один в пустоте. Покой и тишина. Приятная усталость в конце долгой дороги. Трудно объяснить, но это походило на смерть. Будто я касался других миров и обрёл благополучие, но особое, злое.

— Ты имеешь в виду, что обрёл душевное равновесие, пропавшее с дилеммой о твоём утраченном естестве?

— Да, только проблема не исчезла. Но в квартире Анны на третьем этаже, точно завороженный потоком тоскливой и решительной музыки, мой разум не боялся бездушия. Утешало отчаяние. Полное и мёртвое, могильное. Отчаяние будила в сердце Анна, и оно разливалась по всем закоулкам здания, проникая во все двери, срывая все замки. Никто из соседей, наверное, не знает причины своего уныния. Иначе многие б устроили охоту на ведьм, нашли вампира. Растения на подоконнике, пейзажи в стёклах над ними, дубовая, кажущаяся каменной мебель с пылью… опьяняли сладострастием тонкой и нежной эстетики. Отчаяние, чуждое и отражённое, было фундаментом всему. Думалось, выгори вселенная дотла, умри самозабвенно, и спокойствие не поколеблется. Если честно, даже хотелось… вернее не оставалось никакого сомнения, что мир тебя не поймёт, отвергнет в любом случае, а оттого сердце мечтало: «Скорее проклятье, скорее гонения, пусть сломают дом, убьют девушку, меня… где-то далеко есть пропасть, напоминающее небо, но на самом деле — это земля и родина наша подлинная, там не хорошо и не плохо, но там истинная жизнь, полезная и осмысленная, хранящая тайны. Мы не достигли её, умерли здесь, но мечтой остались верны и в мечтах узнали её, а значит, с ней навеки».

— Иными словами, ты словно в реку упал, как та эгоистичная скотина из сочинения твоего Дениса? Романтично, конечно, и Анна, похоже, красавица, раз вызвала в тебе такие страсти и думы о самопожертвовании, но смотри, мой совет — брось её. Лучше забудь, к добру лиризм не приведёт.

— Помоги мне, в следующий раз, когда я пойду к ней, проследи за нами.

— Не вопрос. Умение заинтриговать, Паш, всегда твоя сильная сторона. Заодно из великодушия развею кошмары, не позволяющие уму верного товарища отдыхать дома. А где живёт твоя девушка-вампир?

— Уже упомянул вообще-то, ну да ладно. Лесная, 17, второй подъезд, третий этаж, дверь слева.

— Это часовая мастерская, во-первых. То, что адрес был назван, я как раз сразу запомнил, и многое смекнул, между прочим, но посчитал обманом слуха. Во-вторых, вкус к архитектуре попал в твою кровь, наверное, от какого-нибудь графа. Полумузейное здание, где в плену бессонницы тебе довелось ночевать, — исторический памятник и имеет это звание сколько себя помню. Неудивительно, что строение девятнадцатого века кажется знакомым. Ты тут мистику не приплетай со всякими дежавю. В Москве чёртова пропасть похожих призраков минувшего на подступах к центру, да, если честно, и на периферии. Правда, на Лесной, 23 мои друзья по картам снимают комнаты. Собственно, коли б я знал, что ты вчера там околачивался, можно было бы и пересечься.

Да и вот ещё… В-третьих, сколько лет нужно прожить в Москве, чтобы не ориентироваться в паре соседних районов?

— В моём родном городе в плохую погоду мне удавалось потеряться и среди пяти-шести знакомых с детства улиц.

— Оно и заметно. Двор, куда тебя занесло, почти единственный среди проспектов Лесной, но его площадь впечатляет. Может, соседняя постройка? Она тоже далеко не новая.

Разговор продолжался ещё полчаса, но Слава отказывался мне верить, хоть и согласился играть роль наблюдателя на протяжении завершаемой недели. Приступить обещал со следующей ночи, а на эту пригласил почти к себе.

— Полусеместровая аттестация на носу, а ты ещё совершенно не готов мурыжить своих оболтусов. Лектор же по твоему предмету — зверь, если ему предварительный список тех, кого он на экзамене станет первыми валить, не предоставить, влетит-то тебе. Когда будешь и где намереваешься проверять чужие контрольные и домашние? С листками по городу бродить? Распланируй как следует будущие занятия хотя бы сегодня, не всю ночь же спать?

Короче говоря, Слава сумел убедить меня пойти в его компанию, которую сам называл «старой доброй», но с которой познакомился едва ли пару месяцев назад.

Обещанный ужин и постель убеждали восстановить силы.

Покидая библиотеку за парой будущих философов, сквозняки растворялись в океанах сначала гардероба, а позже в первоводах осеннего воздуха столицы, где упущенное настроение полузабытого сна скользило по улицам, ожидающим зиму.

Так двое удалялись в гости, пока снег в моём сердце навевал меланхолию.

— Ты скоро увидишь жилище Анны, — улыбался неуловимый шепчущий на задворках памяти.

И всё же ум не мог отделаться от тягостных предчувствий… Что-то было в недавнем сне очень личное… связывающее мифы о Лилит и её смерти именно со мной. Вернее, с уже отжившей до госпитализации биографией.

Очки, возможно, погибшей девочки, сбитой бездушным водителем, сильно состарили Славу. Теперь в нём боролись черты крайне строгого профессора и уставшего от жизни добродушного доктора. Надев их на нос и слушая рассказы своего провожатого, парень смеялся.

Израненные осенними ветрами глаза обоих аспирантов не сразу отыскали адреса, по которым меня носило минувшей ночью. Лишённые тьмы переулки и проспекты играли пьесу по мотивам моей истории, но произошедшее вчера не могло случиться здесь.

— Кто бы мог подумать, мы оба ошиблись? — восклицал смеющийся толстяк. — И не часовая мастерская, и не квартира. Бюро путешествий — какая проза!