Родина у русских особая. Она «внутри есть». Как царство Божие. Она ведь не Франция какая. Она — Святая Русь.

Каковы же ее характеристики по версии Некрасова? Они очень четко и недвусмысленно сформулированы в его заветах. Может, они, и плод коллективного разума общины казаков-старообрядцев, но сами они называли их автором легендарного первого атамана.

Высшим органом власти у некрасовцев был казачий круг. Он избирал атамана. Его решения были обязательны для всех. У казаков имелся серьезный «общак». Заветы предписывают: «Третью часть заработка казак сдает в войсковую казну». На эти деньги и строили храмы, школы, вооружение закупали.

Некрасовцы никоим образом, разумеется, не толстовцы. Насилие допускалось не только по отношению к иноверцам или жителям оккупированной территории. Членов общины тоже запросто лишали жизни за проступки несовместимые с правом ходить по земле.

О чем свидетельствуют такие, например, установления: «За измену войску расстрел без суда» (войско стало для них истинной родиной), «за брак с иноверцами — смерть», «за изнасилование — бить плетьми до смерти». За измену мужу женщину топили, а за убийство члена общины казака могли живьем в землю закопать.

Характерно, что согласно установлениям Игната, сход мог приговорить к телесному наказанию даже самого атамана. И тот после порки должен был отблагодарить казаков за науку. А те в ответ испрашивали у него прощения.

В сходе принимали участие все казаки, начиная с 18 лет. С тридцати они могли занимать командные посты, с пятидесяти — атаманские.

За особо тяжкие проступки, виновного могли лишить казачьих прав, и он, таким образом, оказывался вне закона. Со всеми вытекающими последствиями, вплоть до того, что любой желающий невозбранно мог лишить его жизни.

Характерна социальная политика общины. Только круг имел право гласно помогать кому-либо. Частное лицо — только тайно, строго в соответствии с евангельскими заповедями, чтобы гордыню не спровоцировать.

Заповеди Игната отстаивали не только Правду, но и Веру и предписывали: «Попов никонианского и греческого рукоположения на службу не принимать», «за богохульство расстреливать».

Исследователь В.П. Иванов-Желудков (Кельсиев), побывавший у некрасовцев два года спустя после отмены в России крепостного права, обнаружил, что принципы русской военной демократии соблюдаются ими неукоснительно: «Атаман решает, виноват или не виноват обвиняемый, а наказать или не наказать — приговаривает круг. Если круг прощает, то виноватый кланяется атаману, потом старикам, потом на все стороны; и тем дело кончается. Если круг приговаривает поучить, то учат.»

Тем не менее, сами казаки подозревали, что не сохранили святорусскую Правду в чистоте, завещанной им первым атаманом. И верили, что есть где-то тайный город Игната — новый Китеж. Вот только дороги туда и самые древние старики не знают.

Со святорусской точки зрения, вся деятельность Петра, безусловно, чистый негатив. Однако, на нее можно взглянуть и с другой позиции. И тогда обнаружится, что царь-выродок привнес и кое-что перспективное. Нет, речь не о европейской науке-технике С этим спешить никакой нужды не было, тот же Китай в XX веке только их освоил. И что хуже ему от этого? Речь о некоторых «фашистских» элементах его властной конструкции.

Петр был безусловным русофобом. Он просто хотел реально переделать доставшийся ему народ, сделать его наполовину хотя бы «немецким». Причем, именно весь, сверху донизу. Налог за ношение бород брали отнюдь не с одних высших сословий (видимо, до поры только крестьян, да духовенство от него освобождали). А немецкое платье было обязательным для всего городского населения.

И в этой ситуации тотального глумления над всеми буквально национальными традициями, общего возмущения не происходит. Только самые последовательные защитники святорусских традиций казаки-старообрядцы бунтуют. Более того, император добивался и добился необходимой ему тотальной мобилизации нации. Но исключительно террористическими методами решить эту задачу невозможно. Требуется создать реальную мотивацию. И он ее создал.

Будучи сам пассионарным до психопатии, Петр дает шанс каждому пассионарию радикально изменить свой статус, создав систему кадрово-сословных лифтов.

Он давал людям разного происхождения, находящимся на разных этажах общественной пирамиды ощущение включенности в обще гигантское дело. По такому чувству сегодня ностальгирует, например, Проханов, ассоциируя его со Сталинским, прежде всего, проектом. Но первым подобным образцом был, конечно, Петровский.

И энтузиазм людей типа Меншикова (которые реально «из грязи в князи»), конечно, был сродни тому, что обуревал «индустриализаторов» и «коллективизаторов».

Дворянин, поступая на военную службу, начинал солдатом, наравне с рекрутами из крестьян. И у последних тоже был шанс стать офицерами и, соответственно, выбиться в дворяне.

Известный историк С.Ф. Платонов отмечает: «Так вполне сознательно Петр поставил основанием службы личную выслугу вместо старого основания — родовитости».

Он упразднил прежнее деление воинского сословия на детей боярских, дворян московских и городовых. И заменил его лестницей чисто служебных чинов, зафиксированной в знаменитой «Табели о рангах».

Однако, после смерти Петра то немногое, что было в его реформах, благом для нации, было похерено. Зато разрушительные тенденции только усилились.

Владычество немецких оккупантов — Бирона, Миниха и прочих — этому способствовало. И в их утверждении у власти, и в свержении, да и вообще, во всех дворцовых переворотах, которые становятся просто нормой в XVIII веке, решающую роль неизменно играет гвардия — преторианцы нового Рима. Как и в древнем, именно они — делатели императоров. В российском случае, главным образом, императриц.

И как, опять же, во времена Гелиогабала и ему подобных, они получают за свои «подвиги» награду. Вот только, в Древнем Риме преторианцы были замкнутой военной кастой, а в России — представителями дворянства. Поэтому, отстаивают они интересы не конкретно, к примеру, Преображенского полка, а всего своего сословия.

И с каждым новым переворотом, оно получает все больше прав. И все меньше у него обязанностей. Неуклонно сокращается срок службы, чтобы, в итоге, была и вовсе провозглашена «вольность дворянства». Зато, параллельно крестьяне столь же неуклонно превращаются в рабов. Уже при восшествии на престол Елизаветы, в тексте присяги императрице, каковую приносили представители всех сословий, крепостные отсутствовали. То есть, за людей их уже не считали.

Ограничение свободы перемещения земледельцев в постопричные годы было обусловлено государственной необходимостью — требовалось спасти Землю Русскую от запустения. Хотя тогда уже было ясно, что бегут в опасные «украинные земли» бывшие землепашцы не от желания побродяжить, а из-за оскудения Правды в Царстве Московском.

Власть, в свою очередь, все дальше уходя от святорусского идеала, год от года усугубляла репрессивно-заградительные меры.