— Не видела я никаких денег! — срывающимся голосом провизжала ее противница, побагровев от гнева.

— Ты лжешь! — Марайке снова сжала кулаки. — Ты подло рассчитываешь на чужое наследство!

— На себя посмотри, кто тут за наследством гоняется! — с ненавистью прошипела Эстер. — Тебе самой подлости-то не занимать, за то и посадят!

— Это хорошая идея. — Боденштайн обратился к коллегам из келькхаймской полиции. — Заберите обеих дамочек, пусть поостынут пару часов в камере. А когда они успокоятся, можете их отпустить.

Марайке Граф сопротивления не оказала, гордо вздернула голову и позволила себя вывести. Эстер Шмит, напротив, вырывалась, как кошка от живодера. Полицейские обсуждали драку, но Боденштайна интересовали деньги, которые искала одна и якобы никогда не видела вторая женщина.

— Если Марайке была здесь в половине девятого и отдала Паули деньги, — рассуждала Пия, — а он умер только в половине одиннадцатого, у него было целых два часа, чтобы спрятать их где-нибудь.

— Может, кто-то именно их и искал и при этом так перевернул весь дом. — Боденштайн обвел взглядом комнату.

— А может, это было убийство с целью ограбления, — предположила Пия. — Людей убивают и из-за меньших сумм.

— Грабители не заморачиваются тем, чтобы прятать трупы, — возразил Боденштайн.

Целый час они вместе с двумя залепившими царапины полицейскими обыскивали весь дом от подвала до чердака, но не нашли никакого намека на деньги.

В девять они прекратили бесплодные поиски, заперли дом и поехали в комиссариат Хофхайма. Остерман все еще сидел перед компьютером. Он уже подготовил информацию о Марайке Граф, о чем Боденштайн попросил его по телефону.

— В 1988-м ее судил суд по делам несовершеннолетних, судимость снята, — читал Остерман. — В 1991 и 1992 годах ее приговорили к денежному штрафу и общественным работам за оскорбление действием; в 1998-м условно осуждена за нанесение телесных повреждений, в 2002-м приговорена за нарушение неприкосновенности жилища и вандализм. В 2003-м осуждена за принуждение и нанесение телесных повреждений. В данный момент осуждена условно.

— Как можно ошибаться в людях, — сказал Боденштайн и мысленно попросил прощения у Эстер Шмит.

Остерман и о ней поискал сведения в сетях. Она тоже нарушала закон и осуждалась за мошенничество со страховками, оказание давления, оскорбление и нанесение телесных повреждений.

— Поистине очаровательные дамочки, — ехидно заметила Пия.

— Мы получили заключение из лаборатории, — сообщил Остерман. — Изучение отпечатка руки на воротах ничего не дало, но сама кровь та же, что и в кабинете Паули, и в жилых комнатах.

Боденштайн и Пия переглянулись.

— Ставлю на Патрика Вайсхаупта, — сказала Пия. — Хотела бы я подробнее посмотреть на его поврежденные конечности.

Зазвонил мобильный Боденштайна. Это была Козима.

— Я провела жуткий день в душной, грязной монтажной, — сообщила она. — Может, купишь что-нибудь в китайском ресторане по дороге домой?

Боденштайн вышел из кабинета Остермана и направился в собственный.

— У тебя усталый голос. Как себя чувствуешь?

— Лежу на террасе и пялюсь в вечернее небо, — ответила Козима очень уж весело, и что-то в ее голосе заставило Боденштайна насторожиться.

— Что-то на тебя не похоже, — не поверил он. — Что случилось?

Козима замялась.

— Так, небольшая авария. Ничего серьезного, только кузов помяла, — сообщила она.

— Авария? Где? Как?

— Да ничего особенного, — уклончиво ответила Козима. — Нет, правда! Не бери в голову.

Боденштайн предчувствовал недоброе. То, что Козима называла «ничего особенного», у других людей означало катастрофу среднего масштаба. Только в последний год у нее случился перелом костей стопы во время экспедиции в Андах. Внедорожник, в котором она ехала, сорвался в пропасть в несколько сотен метров глубиной, но она успела выскочить в последний момент.

— Через четверть часа я буду дома и захвачу что-нибудь поесть, ладно?

Боденштайн волновался.

В четыре часа утра мобильник Боденштайна на ночном столике зазвонил, засветился и истошно завибрировал. Не вполне проснувшись, комиссар подскочил и взял трубку. Звонила Эльза Маттес и взволнованно сообщила, что дом Паули полыхает ярким пламенем.

— Этого еще не хватало, — проворчал Боденштайн, включая свет рядом с кроватью.

— Что случилось? — спросила Козима сквозь сон.

— Дом убитого, которого нашли в «Опель-Цоо», горит, — ответил Боденштайн, натягивая одежду. — Спи, я скоро вернусь.

Как он и опасался, ее вчерашняя авария вовсе не была пустяком. Козима не справилась с управлением на трассе А-66 при подъеме к Валлау. Благодаря подушке безопасности она отделалась ушибами и сильным испугом, но «Х5» здорово помялся о заграждение.

Боденштайн снял куртку, которая висела у входа в гараж, потрепал за ухом собаку, открыл дверь в гараж и включил свет. Его чуть инфаркт не хватил от неожиданности, когда он увидел в багажном отсеке старой машины сына две фигуры, испуганно отпрянувшие друг от друга.

— Господи, Лоренц, что ты делаешь в четыре утра в гараже? — набросился было он на сына и вдруг узнал девушку, что была с ним.

— Здравствуйте, господин Боденштайн!

Тордис Хансен, густо покраснев, смущенно поправляла коротенькую футболку. Боденштайн растерянно переводил взгляд с собственного сына на дочь Инки Хансен и обратно. Он и понятия не имел, что они знакомы. Оливер познакомился с Тордис в конце прошлого лета, пока вел дело, в котором коллега Инки, доктор Керстнер, подозревался в убийстве своей жены Изабель. Она весьма поспособствовала тому, что дело прояснилось довольно быстро.

— Мы… э… Я просто срочно захотел показать Тордис мой «Санбим», — запинаясь от смущения, заявил Лоренц.

Тордис нервно хихикнула, и до Боденштайна дошло, что, будь то двумя минутами позже, он застал бы гораздо более пикантную сцену. Оливер припомнил собственные приключения с юной дамой прошлым летом. Она тогда весьма недвусмысленно давала понять, что ничего не имеет против гораздо более близкого знакомства, причем разница в возрасте и тот факт, что он женат, ее нимало не смущали. Во всяком случае, Тордис Хансен принципиально отличалась от всех прежних девчонок его сына. Как это они познакомились? И было ли между ними что-нибудь серьезное? Он совершенно не был уверен, что ему понравится, если в будущем Тордис начнет разгуливать в его доме.

— Ну, тогда показывай! — И пока положение не стало еще более неловким, нажал выключатель, гаражные ворота открылись. — Доброй ночи!

Келькхаймские пожарные из трех городских районов боролись с огнем, стараясь не допустить распространения огня на соседние дома. Боденштайн остановил свою машину в стороне и подошел пешком. Он остановился и смотрел на черные силуэты пожарных на фоне полыхающей преисподней, в которую превращались дом, деревья и сарай. Всюду лежали пожарные рукава, рычали моторы и насосы пожарных машин, из множества шлангов била вода, с шипением исчезая в высоко взметнувшемся пламени. От всей сцены — немое сверкание голубых мигалок под черными клубами густого дыма — веяло безумием. Первое, что пришло в голову Боденштайну, — что пожар весьма на руку Марайке Граф.