О том, что это вызовет у него противоположную реакцию, нечего и говорить, и, возможно, она и поступила так намеренно. Из окна доносились ночные шумы, у него вдруг пропало желание, что-то под кожей и в глазах испарилось и пересохло, для скованного и сжавшегося тела все сделалось чужим, ему не было дела ни до чего. Не смерть, но и не жизнь, последним обманом желания является верить в него, ожидать его, хотеть его. В эту ночь обман закончился. Истина состоит в том, чтобы сковывать вещи, сознание гасит желания, а смерть выключает сознание. Он перечитывает «Филоктета»[55], как делал это и в Патагонии, там главный герой является единственным настоящим героем, которому его бедствия не дают стать таким, как все другие.

Он не бранит Аниту, даже если она все это сделала намеренно. Чтобы ее возненавидеть, надо бы слишком тупо уверовать в собственное «я» и свои собственные способности и триумфы. Если уж кого ругать, то Янеса, да и то не более чем с ленцой, лишь повинуясь правилам. Как раз, когда происходит нечто подобное, и не стоит себя убивать, как те гуаппи[56]в Буэнос-Айресе, но нельзя и делать вид, что ничего не произошло. Друг, который себя так ведет, для него больше не существует, как будто бы он умер. Жаль, конечно, он все же блестящий врач. И Энрико, который так боится заболеть, несмотря на то что ходит повсюду босиком и даже зимой лишь в тонком свитере, удобно было бы иметь его под рукой, чтобы вызывать к себе в случае необходимости.

«А таперича чаво буду делать-то?» В Патагонии одиночество переносилось легко, но здесь совсем иное дело, все слишком эксцентрично. Чтобы затеряться, надо быть таким же, как и все другие, жить с женщиной, одинокий мужчина слишком бросается в глаза. Он отправился в Горицию, чтобы забрать Лини. Более того, он сделал вид, что попался в расставленную ею ловушку, предоставив упрашивать себя позволить ей жить с ним в Сальворе, и когда она приехала, наплевательски к ней отнесся, заставив проторчать всю ночь за порогом, слава Богу, та ночь оказалась не холодной, а сам в это время спокойно спал.

Лини продала свою квартиру в Гориции и переехала в его дом в Сальворе с неоштукатуренными стенами и незаделанными потолочными балками. Привезла она с собой лишь часы и маленькое радио на батарейках, которое уходила слушать на верхний этаж, закрывая дверь, чтобы он не слышал.

С марта по ноябрь они едят на открытом воздухе, ставя тарелки и металлический кофейник на перевернутом вверх дном ящике из-под зелени, Энрико восседает на более маленьком ящике, а Лини — на настоящем стуле, выкуривая одну сигарету за другой. Старые пиджаки, привезенные из Гориции, были сшиты из добротного материала, но ткань постепенно там и сям выгорала и, попадая то под дождь, то под палящее солнце, становилась либо более мягкой, либо более жесткой. Лини варит что-нибудь поесть и, когда все готово, если он уходит в море, зовет его домой с помощью густого дыма от подброшенных в огонь влажных поленьев.

Иногда она вместе с ним выходит на барке в море, но чаще всего остается дома. Дни продолжительны, пелинковец[57]нравится ей все больше, и к одиннадцати утра она успевает уже не один раз приложиться к бутылке. В отдельные дни она, посмотрев на часы, которые Энрико делает вид, что не замечает, вдруг спохватывается, что уже три часа пополудни, и переводит стрелки назад, на двенадцать, готовит обед и зовет Энрико. Тот возвращается, привязывает барку и отдает мальчишкам на берегу почти весь улов, за исключением пары рыбин, которые кладет жариться на шишках и углях.

Энрико по-прежнему сухощав, всегда слишком длинные волосы прикрывают его испещренное морщинами худое лицо. И у Лини руки все такие же худые. Часто он просит ее почитать ему вслух какую-нибудь книгу и слушает ее с закрытыми глазами, прислонившись к дереву. Лини читает ему о последних днях Будды, пропуская отдельные места там, где говорит Ананда, избранный ученик Всеблагого, потому что Энрико злит, когда заводят разговор об учениках. Она прочитывает вслух для Энрико страницы из «Убежденности» или какие-нибудь стихи Карло: «Что вы хотите от моря коварного», однако никогда не трогает «Диалога о здоровье», читает она ему и рассказ Бьёрнсона на немецком, повествование, все наполненное безмолвными водами и женщинами с русыми волосами.

Лини не любит книг, но относится к ним с уважением и осторожностью, даже когда пытается хотя бы немного прибраться в доме, она сознает, что там внутри жизнь, которая чего-то стоит, жизнь Энрико. У нее антипатия к одной книге, оказавшейся там рядом с другими, «Die Kameradschaftsehe»[58]Линдсея и Эванс, бог его знает, кто они такие, может быть муж и жена или просто мужчина и женщина, и если это так, то они вообще мало в чем способны разобраться. Боже мой, иной раз даже эта идея жить в партнерском браке кажется ей не столь уж плохой, а, напротив, почти прекрасной. Особенно когда Энрико приходит в ярость из-за того, что она смеет ему перечить, и одним махом швыряет ее на кровать или же, заметив, что она смотрит вверх на пролетающий аэроплан, обливает ее из окна ковшом воды, чтобы научилась не восхищаться этими глупыми штучками с их оглушительным грохотом.

В иные дни после обеда у Лини нет ни малейшего желания читать, пелинковец вяжет ей язык, и тогда она жалуется Энрико, что, пока он находился в море, дети Буздакина своими криками довели ее до головной боли. Энрико орет на колона, тот в свою очередь на жену, которая, не имея возможности дать сдачи хозяйке, этой врунье, сухопарой как святой Исепо, этой гордячке, всыпает как следует двум детям, а потом подбирает те вещи, что Лини постоянно повсюду теряет, тем более что самой Буздакин и вменено следить за порядком.

Иногда по воскресеньям приходят в гости Тита и Лидия Предонцани, а с ними вместе капитан Пелиццон и Чиполла. Если не приходит кто-либо другой, Энрико не избегает гостей, остается дома и играет в брискому или котечо[59], слушая разговоры о нынешних временах. Кто-то утверждает, что дуче совсем рехнулся, одобрительно выслушивает собеседников с наклоненной немного набок головой, поднимает вверх палец и чешет языком: «Вот так, правильно, браво». Теперь фашистам для их гадостей уже недостаточно славян, и они принялись еще и за евреев. Энрико думает о темных восточных глазах Карло и Паулы. Однажды Паула приезжает к нему в гости, у нее теперь есть сын, которого конечно же зовут Карло. Когда Паула уезжает, Энрико еще долго смотрит на море, отвернувшись от других, от Лини, ходящей взад-вперед, расставляя на место тарелки и стаканы.

В Сальворе люди тоже живут, может быть, и не замечая, что проживают в империи, провозглашенной дуче. Quia non sumus esse volumus et quia esse volumus non sumus[60]. He сказать, чтобы Энрико испытывал симпатии к коммунистам, это странная идея, подходящая для того, чтобы вскружить голову славянам и забыть о веках истории, но коммунисты, следует признать, доставляют фашистам больше всего неприятностей и не боятся смерти. Они даже не испытывают страха перед ней, не просят милостыни для невозможной жизни.