«Натуральная юродивая» с улицы Вокзальной не только превратилась в настоящую красавицу, но и разговаривала вполне здраво. У Саши от предчувствия скорой победы над Никольской аж затрепетали ноздри. Это ж надо, чтобы так повезло! Мало того, что девушка – красавица, так еще и с их старого двора, да еще и одиозная Валька-Который Час! Закончилась сказка о кукольной девочке Мальвине, началась другая – об Ослиной Шкуре! Ну погоди, Люда! Ты еще пожалеешь, что променяла меня, Сашу Ермоленко, на нос величиной с гору Арарат!

– Валь, скажи, а почему ты все время спрашивала «Который час?»

– Ну, во-первых, мне нельзя было опаздывать в музыкалку. Там столько предметов. Каждый день что-нибудь: то хор, то сольфеджио, то теория музыки, да еще и специальность – фортепиано. Я и правда боялась опоздать, родители у меня очень строгие… здорово ругались, если что… А потом, – Валя лукаво улыбнулась, – это была моя маленькая детская месть вам за то, что не хотели меня знать. Я заметила, что вас раздражает этот вопрос, и специально задавала его снова и снова, чтобы вы позлились.

– Какими же судьбами тебя занесло в Техноложку? – удивился Саша. – Почему не в консерваторию?

– Какая там консерватория! Если бы ты знал, как я ненавидела свое пианино! Мне казалось, что оно высасывает из меня жизнь. Мама хотела с моей помощью реализовать свои честолюбивые планы, а я совершенно не годилась для этого. Моя учительница много раз говорила, что я играю так, будто сваи заколачиваю, и лучше бы моим сильным рукам – девушка покрутила перед носом Ермоленко неожиданно изящными кистями с длинными пальцами – дать другое применение, например, взять в них теннисную ракетку или баскетбольный мяч, но мама каждый раз униженно просила ее позаниматься со мной еще и еще. Вот мы и занимались… И все ужасно мучились.

– А теперь?

– Что теперь?

– Ты играешь на пианино?

– Почти нет. Хотя иногда вдруг возьмет да и потянет сыграть что-нибудь… и всегда печальное. Как реквием по погубленному детству. Я ведь семь лет в музыкальной школе отбарабанила всякие там этюды Майкопара, Черни да сонатины Клементи.

Саша вынужден был признать, что Валя более чем нормальна. Более того, она оказалась умна. Очень скоро Ермоленко поймал себя на том, что так и не понял, кто кого пригласил на первое свидание. Он напрочь забыл, сколь скромное место в своей жизни собирался отвести этой девушке. Ни разу он не предложил ей, как ранее собирался, прогуляться у института Герцена или возле дома Никольской. Когда он первый раз поцеловал Валю, оказалось, что она не менее страстна и отзывчива, чем Люда. Александр почувствовал, что влюбился.

Его новая любовь была другой. Валя оказалась умнее, тоньше и изысканнее его первой подруги. Иногда Саша даже томился тем, что не соответствует этой Валиной изысканности, ее интеллекту. С Людой они были практически на равных, а при Вале он сразу занял подчиненное положение, хотя она была на два года младше его. То, что когда-то во дворе они все дразнили ее и считали изгоем, добавляло острой сладости в его отношение к девушке. Он, Саша Ермоленко, содрал уродливую бородавчатую кожу с царевны-лягушки, ослиную шкуру – с прекрасной принцессы! Он обладал сокровищем, которое много лет было сокрыто от людских глаз. Вернее, обладал, но… не до конца. Они целовались с Валей, как когда-то с Людой, до полуобморочного состояния, но ничего большего она ему не позволяла. Домой никогда не приглашала и под разными предлогами отказывалась прийти в гости к нему. В укромных уголках города и на студенческих вечеринках, где, казалось, можно было позволить хоть что-нибудь, Валя ловко выскальзывала из его жадных рук. В конце концов студент четвертого курса Ленинградского государственного технологического института Александр Ермоленко понял, что если в ближайшее время не женится на первокурснице того же института Вале Кирьяновой, то сойдет с ума от неудовлетворенного желания и долгого полового воздержания.

Саша думал, что ему придется уговаривать Валю стать его женой, но на предложение руки и сердца она неожиданно сразу ответила согласием. Только после этого он был допущен в дом к Кирьяновым. Они жили на Малом проспекте Васильевского острова, опять-таки в старом доме. Как оказалось, такие дома много значили в жизни Ермоленко. Саше очень не хотелось увидеть в этой квартире эркер, и он его не увидел. Эркера не оказалось, зато была совершенно обалденная, почти музейная обстановка: какие-то необыкновенные пузатые шкафчики с резными завитушками, столики с инкрустацией, чуть мутноватые старинные зеркала в тяжелых рамах, темного письма портреты, огромное количество книг и даже такая необыкновенная штука для сидения и лежания под удивительным названием «козетка».

Понятно, что в такой дом абы кого не приведешь. Можно только жениха, этим званием Ермоленко страшно гордился. Он сразу решил, что переведется на заочное отделение и устроится на работу, чтобы ни в чем не зависеть ни от своих родителей, ни от Валиных. Когда же впервые увидел обстановку квартиры Кирьяновых, то понял, что взял на себя слишком много. Что он там сможет заработать, недоучившийся студент? Вон к какой шикарной жизни привыкла Валентина! С совершенно опрокинутым лицом он знакомился с родителями невесты, жалобно просил ее руки и жалко гундосил, что собирается непременно сам зарабатывать для своей молодой семьи, особенно не рассчитывая в душе на то, что сумеет обеспечить жену по меркам, принятым в семействе Кирьяновых.

Не рассчитывал он правильно, потому что Валин отец, в котором он сразу узнал модного журналиста-международника, то и дело мелькавшего на экранах телевизоров, провел его в свой золочено-медовый кабинет для мужского разговора и зарабатывать пока не велел. С Валиным знаменитым папенькой они хряпнули по-мужски по стопарику иностранного коньяка из потрясающей красоты бутылки, и Саша клятвенно обещал сначала получить диплом с ОЧЕНЬ хорошими отметками, а потом уж и зарабатывать, где папенька повелит. В этот момент Саша Ермоленко мог пообещать что угодно, потому что совершенно ослеп от эрмитажного вида окружавшей его обстановки, оглох от знакомого голоса телевизионного папани с чуть раскатистым «р» и мгновенно опьянел от коньяка с необычным, как ему показалось, мятным привкусом.

Именно в тот вечер и последующую за ним ночь Саша был допущен до вожделенного тела. Очевидно, родители Валентины посчитали, что молодой человек, отведавший задарма элитного коньяку и посидевший на старинной козетке, уже не сорвется с крючка. Ермоленко и так не собирался срываться, но после первой ночи с Валей он готов был пойти на преступление против человечества, лишь бы все последующие ночи тоже проводить с ней. Его будущая юная жена оказалась уже не девочкой и к тому же совершенно неистовой в постели. Саше сначала очень хотелось спросить, где маменькина и папенькина дочка, отдавшая свои лучшие годы этюдам Майкопара и сонатинам Клементи, нахваталась таких потрясающих знаний в половом вопросе, но потом он уже ничего не мог спрашивать, ибо из его сведенного любовной судорогой горла вырывались лишь хрипы и с большим трудом сдерживаемые стоны.

Саша думал, что Кирьяновы закатят свадьбу в самом фешенебельном ресторане Ленинграда, заранее предвкушая, что может встретиться там и с другими телевизионными кумирами и, возможно, даже с настоящими артистами, но Валя объявила, что ей давно опостылела вся эта папашкина суета сует. Новобрачная не захотела ни машины с кольцами, шарами и пупсом на бампере, ни длинного платья с перчатками по локоть, ни фаты. В будний день – среду – молодые тихо расписались в районном ЗАГСе. Ермоленко, понятно, на фату было вообще начихать, поскольку не в ней дело. Главное, что он входил полноправным членом в ТАКУЮ семью и становился законным обладателем души и тела Вали Кирьяновой, которую они в детстве сдуру, не разобравшись, дразнили Валькой-Который Час. Душа, правда, незаметно и, как думал Ермоленко, временно отошла на второй план, когда оказалось, что Валя виртуозно владеет собственным телом и может совершать нечто невообразимое с его, Сашиным, телом.