— Да, конечно. Такое впечатление, что она сейчас в студии бросится на меня с кулаками. Словно я у неё последний кусок хлеба отобрала.

— А ты отвечай резко, но с достоинством. Пусть на твоём фоне она выглядит эдакой базарной бабой. В тебе должна чувствоваться порода. Уж если и утирать нос такой, как она, то делать это надо красиво.

В моей сумке зазвонил мобильный телефон. Показалось, ещё немного, и я потеряю рассудок, но звонил Самуил.

— Наташа, добрый день! Как себя чувствуешь?

На мгновение я потеряла дар речи, но тут же взяла себя в руки.

— Я… х-хорошо. Лучше скажи, как ты? — ответила я.

— Живой, как слышишь.

— Господи, какое счастье. Можно к тебе приехать?

— Я хотел тебя об этом сам попросить. Где ты сейчас? Продиктуй адрес моему водителю. Он через пару-тройку часов за тобой заедет.

В телефоне послышался голос водителя, я передала трубку Таньке и попросила:

— Продиктуй адрес, где мы сейчас находимся.

Взволнованно отчеканив адрес, Танька тут же сориентировалась в ситуации, посмотрела на часы, сделала важное лицо и принялась отдавать команды вошедшей в гримерку редакторше:

— Срочно начинайте. У нас мало времени. Позвонил Самуил. Просит невесту приехать в больницу. Уже и шофера выслал. Не минуты без нее не может…

— Тань, прекрати… — Сердце бешено колотилось, и я чувствовала себя нехорошо.

— Наташа, доверься мне как профессионалу. У нас всё идёт гораздо лучше, чем можно представить. Если он вызывает тебя для того, чтобы попросить не давать интервью, да ещё пригрозит, ты сыграй бедную овечку. Скажи, что журналисты устроили на тебя травлю и не дают прохода. Ты здесь ни при чём. Это всё они виноваты, гады проклятые.

— Таня, а ты думаешь, Самуил зовёт меня именно за этим?

Танька посмотрела на меня с недоумением.

— Наташа, что с тобой происходит? Словно тебе известно то, чего не знаю я. Такое впечатление, что ты чего-то недоговариваешь. Ты реально во что-то веришь и на что-то надеешься? Ты же всегда была нормальной и адекватной, трезво оценивала ситуацию. Понятное дело, он зовёт тебя не для того, чтобы признаться в любви… Ты этого ждёшь?

— Ну, зачем ты так… резко… Необязательно сейчас признаваться в любви. Может, он просто хочет меня видеть.

— Скорее всего, наехать на тебя он хочет за интервью, или с тобой лично побеседовать желает служба его безопасности, по поводу инцидента с вертолётом и твоей причастности к этому трагическому случаю. Возможно, они просто не доверяют полиции.

— Таня, где логика? Если бы со мной хотели побеседовать сотрудники службы безопасности, то уж, наверное, мне бы давно позвонили. А мне позвонил сам Самуил. Улавливаешь разницу? Понимаешь, жизнь состоит не только из шоу и пиара. В жизни должно быть что-то настоящее.

— Настоящее есть, не спорю. Но это настоящее явно не Самуил. Неужели ты до сих пор не поняла, что он за человек?

Но я уже не слушала Таньку, я посмотрела в окно на небо. Там я увидела… бабку Антонину. Она загадочно улыбалась и поправляла свою косынку. Я улыбнулась ей в ответ и прошептала:

— Баба Тоня, спасибо…

Я понимала, что действует приворот, что сейчас мне помогает бабка Антонина и поэтому всё идёт именно так, как нужно. Главное, верить и знать: я получу всё, что задумала, и ничто и никто не помешает мне прийти к своей цели…

Я вошла в палату. Самуил повернул ко мне голову и улыбнулся. Я присела на стул рядом с ним и взяла его за руку.

— Самуил, я хочу, чтобы ты знал… Я не причастна к тому, что произошло.

— А кто говорит, что ты причастна?

— Полиция, пресса, телевидение. Устроили травлю. Никак не могут найти объяснение, почему в меня не попало ни одной пули. Всем просто не даёт покоя, что я жива и невредима. Я и сама не знаю, почему не тронули меня, ведь если разобраться, я единственная свидетельница.

— Единственная свидетельница, что ты могла видеть?

— Вертолёт, который чуть не приземлился на крышу, людей в масках и вспышки. По тебе открыли огонь.

— Я знаю, кто это сделал. Мои люди накажут тех, по чьей вине это произошло. Мне очень приятно, что ты жива, здорова и невредима.

— Правда?

— Что правда?

— Ты веришь, что это не я? Что я к этому непричастна? Ты мне веришь?

— Наташа, да что ты такое говоришь? Как на тебя вообще можно подумать? Неужели полиция и пресса тебя так сильно затравили, что ты даже передо мной оправдываешься? Девочка моя, я просто обязан встать с кровати и тебя защитить.

— О том, чтобы встать с кровати, не может быть и речи. Впереди долгое выздоровление, но я верю, что ты быстро пойдёшь на поправку и всё будет хорошо. А если каждый день станешь есть мой куриный бульон, силы вернутся к тебе очень и очень скоро.

— Наташенька, какой ещё бульон? Мне личный повар готовит. С этим проблем нет.

— Я понимаю, что у тебя ни с чем нет проблем, но я бы очень хотела что-то делать для тебя сама. Вот увидишь, моя еда не сравнится ни с каким личным поваром. Она очень быстро даст тебе силы, и ты выздоровеешь. Хочешь, я дома приготовлю и завтра тебе принесу?

— Чудная ты, Наташка. Ну, если настаиваешь…

— Настаиваю.

— Тогда приноси.

— А меня пустят?

— Тебе дадут пропуск. Ты можешь позвонить моему водителю и сказать, в какое время хочешь меня навестить. Он заедет за тобой в удобное время.

— Спасибо.

— Это тебе спасибо, что решила обо мне позаботиться.

— Да мне это только за счастье.

На следующий день я приехала в больницу с куриным бульоном и домашними котлетами из индейки. Перед дверью в палату меня остановил охранник.

— Что несем?

Недолго думая, я открыла свою большую сумку, показала кастрюли, закутанные в махровые полотенца, чтобы еда не остыла, и продемонстрировала чудеса кулинарного искусства.

— У меня с Самуилом договорённость, что я буду баловать его домашней едой. Можете у него спросить.

— Да, он предупреждал. Но я всё равно должен попробовать то, что вы принесли.

— Ешьте. Тут на всех хватит. Я много наготовила. Могу всех накормить.

Охранник взял ложку и снял пробу из каждой кастрюли.

Он пропустил меня в палату и сказал:

— Самуил, я сам лично всё проверил. Готовит отменно. Для ребят ещё корзину пирожков принесла. Давно я так вкусно не ел. Как в детстве. Даже отчий дом вспомнился.

— Я же говорила…

Я приезжала к Самуилу каждый день и старалась удивить его своей стряпнёй. Как ни странно, он восхищался: