– Но у вас есть всего лишь два выхода, – с некоторой настойчивостью заметил Данилевский, не в силах допустить мысли о том, что ей придется снова тяжко страдать в карсте, но понимающий неизбежность этого в случае ее несогласия.

Она подняла на него ясный взгляд и скривила губы в насмешливой улыбке:

– Думаю, есть еще третий вариант, граф. Я поеду на Хане, но не стану предпринимать попытки сбежать от вас.

Ни на малейшее мгновение Данилевский не усомнился в искренности ее слов. Словно гора свалилась у него с плеч. Он улыбнулся в ответ, одновременно подумав, что без маски сурового надсмотрщика ему будет нелегко сохранить безопасное расстояние между ними.

– Борис поможет вам взобраться в седло, – произнес он, едва удержавшись от желания предложить собственные услуги.

– В этом нет необходимости.

Своим широким, размашистым шагом она подошла к Хану, потрепала по холке, о чем-то с ним пошепталась минутку и только потом взяла поводья из рук Бориса. В следующую секунду она стремительно взлетела в седло.

– Хотите повернуть время вспять? – проговорил Борис, проверяя подпругу. – Вряд ли вам удастся. Ни к чему это.

– Ты, как всегда, прав, Борис, – мило улыбнулась Софи. – Я тоже пришла к такому заключению. – Устроившись в седле поудобнее, она глубоко вздохнула, подняв голову навстречу солнцу и ветру.

Адам смотрел на нее и думал о том, как быстро она обрела душевные силы и безусловную уверенность в себе, оказавшись в привычных условиях. Впрочем, ее пистолет остался при нем, и он решил хранить его у себя до приезда в Санкт-Петербург. Что будет делать князь Дмитриев с женой, владеющей огнестрельным оружием, его адъютанта совершенно не касается.

Или?..

Генерал князь Павел Дмитриев, заложив руки за спину, широкими шагами мерил просторную анфиладу комнат своего роскошного каменного особняка, выходившего окнами на набережную Невы.

Из больших окон открывался вид на реку, уже испещренную мелкими суденышками, шхунами, разукрашенными флагами своих богатых владельцев, и гребными лодками с сидящими на веслах мужчинами в разноцветных кафтанах. Была середина мая. Река искрилась под лучами яркого солнца; оживленное движение по главной водной артерии и многочисленным каналам, связывающим различные кварталы города, вызывало у князя чувство удовлетворения. Казалось, что все это жизнерадостное представление предназначено лично для него.

Приз был почти в руках. Только что прибывший курьер, измученный безостановочной скачкой, сообщил, что путешественники сейчас должны уже быть на расстоянии дневного перехода от Санкт-Петербурга. Утром князь поедет их встречать, приветствовать свою невесту с полагающимися галантностью и уважением и сопроводить лично в Зимний дворец, где она расположится до свадьбы.

Так ли она прекрасна, как ее мать? Павел задумался. Не слишком ли много для него – заполучить такую красоту и такое богатство? Царица посмеиваясь предупредила его, что княжна получила несколько своеобразное воспитание и может оказаться не столь послушной, как должно. Но послушанию можно научить, князю это было хорошо известно. Для этого существовали испытанные способы, и он мастерски владел ими, управляясь как со слишком гордыми натурами, так и со своими женами, от которых требовал полного подчинения. Каждая из трех его предыдущих жен после недолгого периода обучения становилась как шелковая. Впрочем, до свадьбы молодая Голицына увидит исключительно улыбки и снисходительность.

Царица не станет торопить ее с замужеством, Дмитриев хорошо понимал это. Екатерина, несмотря на свое полновластие, была образованной и просвещенной женщиной и считала себя гуманной и заботливой государыней. Если Софья Алексеевна выкажет свое явное недовольство сделанным за нее выбором императрица не станет неволить княжну и предложит кого-нибудь другого.

Этого не должно произойти. Глубокие морщины прорезали лоб князя Дмитриева. Он был отвергнут ее матерью, он не желает быть отвергнутым и дочерью.

Софья Ивановна презрительно отвергла брошенное к ее ногам сердце и преданность юного князя. Для нее существовал только Алексей Голицын; они были влюблены друг в друга как голуби. Губы князя скривились при унизительном воспоминании, которое до сих пор разъедало ему душу. Он оказался глупцом, и весь Петербург смеялся над ним. Он следовал за ней. всюду как щенок; всем было видно, как он ее обожает. Она публично отвергла его домогательства, устроив пышную свадьбу с Алексеем Голицыным. А потом эта супружеская пара со снисходительной добротой стала о нем заботиться. Алексей, мягкосердечный глупец, предложил ему свою дружбу, пригласил запросто бывать в их доме, проявив обидное сострадание победителя. Софья улыбалась ему, приглашала в свой салон и оставалась недоступной как Богородица.

Его ревность к Алексею Голицыну превратилась в настоящую ненависть. Ненависть разрасталась подобно многоглавому чудовищу одновременно с вожделением к Софье Ивановне, которое становилось уже просто невыносимым. В ненависти он находил утешение для уязвленного самолюбия, в своей одержимости обладать ею – искупление за отвергнутую любовь. Он с улыбкой играл роль смирившегося с поражением обаятельного, беззаботного друга семьи и терпеливо ждал своего часа. Беременность Софьи, это откровенное доказательство того, что она дарит наслаждение другому мужчине, Павел воспринял как нож в сердце. А они были так счастливы, так нежны друг с другом, поздравляя себя с этим событием, словно до них никто не рожал детей вовсе.

Прогуливаясь по анфиладе, он опять ощутил приступ застарелой злобы и ревности. Каждый раз, когда ему доводилось видеть ее округлившийся живот под свободными платьями в русском стиле, который снова ввела в моду Екатерина, дикие картины рисовались в его воображении. От них начинало колотиться сердце и потели ладони.

Потом возникло то самое нелепое дело Узника номер один. В 1741 году Елизавета, дочь Петра Великого, воспользовалась возникшим в России недовольством германским влиянием, вызванным правлением Анны Брауншвейгской, которая правила страной при малолетнем сыне, императоре Иоанне VI. Елизавета устроила переворот и объявила императрицей себя. Мать и дитя были брошены в темницу. С тех пор малолетний свергнутый царь и стал Узником номер один. Юноша, не видевший солнечного света, не получивший никакого образования, вырос душевнобольным, но само его существование представляло серьезную угрозу последующим властителям империи, чье право на престол могло быть оспорено тем, кто был незаконно отстранен от него. Этот вопрос беспокоил и Елизавету, и пришедшего вслед за ней Петра III, чье императорство оказалось недолгим. Теперь и Екатерина, свергнувшая своего мужа Петра III и закрывшая глаза на его убийство, не могла не ощущать тревоги и возможной опасности, исходящей от Узника номер один.

Только после его смерти императрица могла бы почувствовать себя относительно спокойно, но для той, чей муж совсем недавно нашел свою мучительную гибель, полностью соответствующую ее интересам, подобный поворот событий оказался крайне невыгоден. Новоиспеченная императрица вовсе не желала, чтобы в глазах дворов и правительств всей Европы, с чьим мнением она не могла не считаться, ее репутация оказалась подмоченной. Екатерина резко и решительно подавила все слухи о том, что восстание, приведшее к смерти супруга, произошло с ее ведома; она устраивала показательные казни всех, кто хотя бы малейшим образом был замешан в этой истории… Именно тогда в салоне Голицыных и прозвучали неосторожные речи.