Она вышла в дверь, обычную дверь в стене, а мы остались.

— Расстелите покрывала и ложитесь спать, — сказал Умный Тахмад. — Мы всю ночь не спали, а следующей ночью мы уйдем к Другой Башне. Нужно отдохнуть.

— Как прикажешь спать на пустой желудок? — спросили мы.

— Как получится.

Мы легли, но благодетельный сон забыл о нас и не являлся. Может, мы бы и заснули, но нам мешал доносившийся снаружи неровный скрип. Поэтому мы перешептывались, строя домыслы, что хранится в тех корзинах и ящиках. Наконец Гамид не выдержал и полез на первую полку.

— В корзине обычные таблички со знаками, — доложил он.

— А в ящике?

— Тоже. Хотя нет, не обычные. Они с дырками.

Гамид показал дырявую табличку и полез глубже. Эти полки были шириной как ложе толстого человека, и он добрался до ящика из второго ряда.

— А тут вообще диковинные таблички, в них много дырок!

— Тише!

Тогда Гамид, раз уж он всё равно оказался у окна, вы глянул наружу.

— Ох… — прошептал он. — Тут колдовство! Клянусь язычком Асторет! Призываю всесильных богов! Великий Ил, покрой нас своей ладонью! Великая Бау, схорони нас меж бедер своих! Колдовство магов, не знающих стыда!..

Он был так перепуган, что и мы заволновались.

— Что ты видишь? — спросил Тахмад.

— Я не могу это видеть, проклятые маги затуманили мне глаза. А боги забыли про нас! Мы разозлили их, когда взялись за черпаки дерьмовозов!

Я никогда не видел Гамида в таком страхе. И я первым полез к нему на полку, чтобы быть с ним рядом в тяжком испытании духа. И я тоже приник к нижнему углу маленького окна.

— О Мардук… — еле выговорил я. — Забери нас отсюда куда-нибудь и исцели…

То, что открылось моим глазам, было настоящим колдовским наваждением.

Я увидел двор, и посреди него — столб, увенчанный круглыми, круглыми, с разнообразными зубьями, которые вращались, соприкасались и вращали друг друга. Я вытянул шею и увидел злополучную крестовину. В нее не был впряжен ни один осел, но она поворачивалась. А миг спустя я понял, каким чудом это делалось.

Крестовину, встав на место осла, крутил Абад.

Он упирался ногами, налегал грудью, и она вертелась даже быстрее, чем от усилий четырех ослов.

— Его околдовали, — шепнул Гамид. — У него отняли человеческий разум и вложили в голову ослиный…

— Что там, Вагад? — спросил Тахмад.

— Я не верю своим глазам, — ответил я.

— Слезайте и дайте мне тоже посмотреть.

Мы слезли с полки, и туда забрался Тахмад. Он уже был готов к тому, чтобы увидеть колдовские дела, но не такие страшные.

Тут вошла Таш с корзиной.

— Каши нет, но лепешки, сыр и вода есть, — сказала она. — Ешьте, непутевые, набирайтесь сил.

— Таш, где Абад? — спросил Тахмад с полки.

— Несчастный, ты зачем туда залез? — ужаснулась она. — Не двигайся, не двигайся!

Она поспешила к Тахмаду, и сама переставила тяжелые корзины, и когда он вылез и уселся на полу, вздохнула с большим облегчением:

— Слава богам, ты ничего не переломал!

— Что это за дырявые таблички? — спросил Левад.

— Это обычные таблички с записями. Вы же видели, как на табличке выдавливают знаки, а потом ее обжигают? Ну вот, эти — точно такие же, только с дыркой, Чтобы продевать веревку.

— Но для чего продергивать веревку? — спросили мы.

— Не всегда удобно хранить таблички в ящиках и корзинах, — ответила она. — Если какая-то нужна, ищешь ее целый день, потому что нужно вынимать, перекладывать и возвращать на место. А когда они на натянутой веревке, подходишь и быстро передвигаешь их, пока не найдешь нужную.

— Это хорошо придумано, — одобрили мы. — Но у нас беда! Злые духи затмили разум нашему Абаду! Он вместо осла вращает крестовину!

— Как вращает крестовину?

Мы объяснили и предложили посмотреть в окно.

— Я из этого злого духа сделаю то же самое, что богиня Бау из многострадальной черепахи! То, что у него внутри, окажется снаружи! — пообещала Таш. — Сидите тут, я скоро приду! И ешьте! Только оставьте Абаду его часть.

Она быстро вышла.

— Осторожнее с ней, Гамид, — предостерег Тахмад. — Если она умеет снимать колдовские чары, то это опасная женщина.

— Женщина, которая разбирается в колдовстве, не станет удирать от стражников и прыгать в пруд, — возразил Гамид. — Она отнимет их разум, а вернет когда-нибудь потом.

— Ешьте, — сказал Гугуд, вытащив из корзины первые лепешки. — Я голоден, как люди из Кор-Кор-Телля, которые съели свои сандалии.

Мы стали жевать лепешки, закусывая сыром и запивая чистой сладкой водой. При этом мы сожалели о горячей и жирной каше, к которой привыкли в Нашей Башне.

Дверь отворилась, вошел Абад.

— Слава великим богам! — сказали мы. — Ну как? Ты избавлен от чар?

— От каких чар? — спросил он.

— Злой дух вложил в твою голову ослиный разум и заставил тебя вращать крестовину, — объяснили мы. — Ты, наверно, этого не помнишь.

— Это в ваши головы попал ослиный разум, — сказал Абад. — А я знал, что делаю.

— Как это всё получилось? — спросили мы.

— Я выбежал из норы, и боги вели меня, потому что стражники меня не заметили, — начал он. — И я побежал к крестовине, чтобы найти того человека, который толковал про ее святость, и выдернуть у него ноги. Туда как раз привели ослов, чтобы впрячь их, и я спросил погонщика, кто из людей в доме крестовины высок ростом, имеет черную бороду, плохо подстриженную, и длинные тонкие руки, и щурится, словно солнечный свет ему неприятен?

Мы подивились тому, как хорошо он запомнил облик нашего обидчика.

— И что было дальше?

— Погонщик сказал: я знаю его, это господин Амалек Бади. Тогда я сказал: позови его, я должен сказать ему нечто важное.

— Ты солгал? — спросил изумленный Тахмад.

— Да, я солгал, — гордо ответил Абад. — В этой проклятой башне нужно уметь лгать! Иначе в ней жить невозможно!

— Это я должен был первым научиться лгать, — горестно сказал Тахмад. — А научился ты… Как странно раздают великие боги свои дары…

— У меня не было другого выхода, только научиться. Погонщик сказал, чтобы я встал у ворот, потому что люди, ночующие в доме, так рано не встают, но кто-то из них может выйти по нужде, и тогда я обращусь к нему. Боги были благосклонны — действительно, сразу вышел человек, обремененный годами, ему по меньшей мере сорок пять, и у него большая плешь, и живот, как у очень богатого купца, и зад, как два арбуза, и брови, как кусты на утесе, что навис над пропастью. Погонщик сказал: это господин Ровоам Бубу, говори с ним. И он впустил меня во двор, и я подошел и сказал: господин, я приношу жалобу на человека, который обидел моих друзей, так что мы из-за него попали в беду. Он сказал: говори, несчастный. И я рассказал ему, как мы поклялись скрипом священной крестовины и как оказалось, что она не священная.