очень долго. Он дотемна ожидал Варю у ворот. Андрей сидел дома хмурый, Молчаливый, листал старые журналы и поминутно смотрел в окно.

— Пойду приведу Костика, — вздохнула Степанида Николаевна и вышла из избы.

Она вернулась, ведя Костика за руку.

— Дядя Андрей, — грустно сказал мальчик. — Почему мама не едет из большого города?

— Приедет, — расстегивая пуговицы на его пальтишке, пообещал Андрей. — Завтра обязательно приедет. Конфет тебе привезет и какую-нибудь интересную книжку с картинками.

Вскоре после ужина легли спать. Но Андрею не спалось. Он слышал, что Костик тоже не спит, а ворочается с боку на бок.

— Костик, — позвал Андрей.

Мальчик поднял голову.

— Ты чего не спишь?

Костик шмыгнул носом и ничего не ответил.

— Ну, иди ко мне, — Андрей откинул одеяло.

Костик спрыгнул с кровати, босиком перебежал через комнату, нырнул под одеяло к Андрею.

— Ладно, ладно. Спи.

Костик прижался к плечу Андрея и сразу заснул.

Вечером Алексей Филиппович принес домой два свертка, положил их на подоконник. Разделся, вымыл руки. Достал из подполья горшок молока, сел ужинать. Олешиха пряла, сидя на лавке, и молча поглядывала на мужа. Наконец не выдержала:

— Олеш, а Олеш, вот померла Евдокимовна и на могилку ее сходить некому…

Он промолчал.

— А все почему? Детей не вырастила. И дом остался. Никому он не нужен, так, наверное, и сгниет.

Алексей Филиппович громко хлебал из миски молоко и, казалось, не слышал слов жены.

— Ты что, как немой, сидишь? — вдруг обозлилась она.

— Чего тебе? — буркнул он.

— Да я вот про Евдокимовну говорю, — уже более миролюбиво продолжала Олешиха. — Хорошим человеком она была, день и ночь богу молилась, царство ей небесное.

Алексей Филиппович отодвинул пустую миску, сказал спокойно:

— Вот ты говоришь, хорошим человеком была, богу молилась. А что хорошего она на своем веку сделала? Работать не работала, детей не вырастила. Только и знала, что ворожить да людей с толку сбивать. Вот ты все к ней бегала, во всем ее слушалась. Чему же она тебя научила? Родную дочь из дому выгнать, вот чему!

Теперь молчала Олешиха. Она перестала прясть.

— Дочь-то замуж собирается выходить, — как бы между прочим сказал Алексей Филиппович.

Олешиха испуганно посмотрела на мужа.

— На ферму ко мне приходила. На свадьбу приглашала.

— Вот она чего в Пермь-то, ты давеча говорил, ездила. К Вячесу, значит. А я было думала — врозь у них. Сына-то куда денет? Небось Вячес…

— Какой Вячес? — перебил ее муж. — За Андрея выходит.

— За Андрея? — Олешиха открыла рот. — Ну и что же ты ей сказал?

— Что я скажу? Пусть женятся. Им жить, пусть они и решают. Андрея я знаю, парень хороший.

— Приданое спрашивала?

— На что ей твое приданое. Сами наживут.

Больше Олешиха ни о чем не спрашивала, машинально взялась за пряжу.

— Что ты давеча под мышкой-то принес? — вдруг спросила она.

— Вот ведь старый! — спохватился Алексей Филиппович. — Забыл совсем, дочь-то подарки из города привезла, — и осторожно развернул первый сверток. Там была светлая вышитая косоворотка.

Взяв ее концами пальцев за плечи, он приложил ее к груди.

— И в плечах как раз будет, и длина подходящая, — сказал он, очень довольный. — Как будто на меня шили.

Олешиха издали разглядывала рубашку.

Алексей Филиппович аккуратно сложил обновку и завернул ее в бумагу, потом развернул второй сверток, там был большой цветастый платок с широкой каймой.

— Это кому? — Олешиха не выдержала, подошла к мужу, не спуская глаз с платка.

— Мне, наверное, — усмехнулся он. — Кому же еще?

Олешиха легонько пощупала пальцами самый краешек платка, как бы боясь запачкать.

— Кашемировый, — сказала она со вздохом. — Теплый. Большой какой! В жизни такого не нашивала.

— Вот теперь поносишь, — сказал Алексей Филиппович, протягивая ей платок. — Варя передать велела.

Олешиха взяла платок и тут же строго сказала мужу:

— Сходи завтра к Варе, отнеси ей блинов, я с утра напеку.

— Зачем? — нахмурился он. — Она, поди, и без твоих блинов не голодная.

— Знаю, что не голодная. А у родной-то матери все вкуснее…

Примечания

1

 Черешван — подвешиваемый на нитке узелок с травами, употребляемый при старинном коми-пермяцком гаданье.

2

Кабала — написанная на бересте справа налево и оставляемая в лесу на пне просьба лешему, чтобы он вернул заблудившегося в лесу человека или пропавшую скотину — старинный коми-пермяцкий обычай.