– Ваше величество, после аудиенц-зала я намерен с нашим другом де Лонгвилем посетить зверинцы Тауэра. И желал бы, чтобы за время нашего отсутствия вы приготовили для нас какое-нибудь увеселение. Благопристойное увеселение, в духе времени поста.

Ничего труднее Генрих не мог приказать жене. Король хотел, чтобы его двор блистал, но такая строгая, скромная женщина, как Катерина, была не в состоянии соответствовать этому, возложенному на неё требованию короля. Охотнее всего она проводила время со священниками, или тихо занималась рукоделием в своих покоях. А заведовать увеселениями... Она даже побледнела и стала искать глазами Чарльза Брэндона. Вот кто всегда помогал ей в этом неимоверно трудном задании. Но в этот момент раздался громкий голос Генриха:

– Брэндон, я желаю, чтобы вы сопровождали меня.

Лицо Катерины стало совсем несчастным. Брэндону стало жаль ее. Конечно, он не входил в круг друзей королевы, но симпатизировал ей и хотел помочь. Подозвав молодого Гилфорда, он тихо велел передать королеве, что выкроит время навестить ее.

Король ушел вперед вместе с Мором. Это дало возможность Брэндону и Вулси переговорить, когда они шли через узкий коридор, отчего свита канцлера растянулась. Чарльз сообщил Вулси об утреннем разговоре с королем насчет кандидатуры любовницы и даже назвал троих, кто, по его мнению, подходит на эту роль. Заметил, что лично сам склоняется к тому, что его величество изберет молоденькую фрейлину Бесси Блаунт. И неожиданно Вулси поддержал его, сославшись на упоминание короля, что знал ее еще ребенком, а мисс Бесси – дочь одного из королевских гвардейцев. Он сказал это, как бы между прочим, но Брэндон посмотрел на Вулси с невольным уважением. Как этот обремененный государственными заботами муж ещё успевал обращать внимание на подобные мелочи? И Чарльз лишь согласно кивнул, когда Вулси посоветовал ему обратить особое внимание на эту Бесси Блаунт.

Аудиенц-зал был старой постройкой со сводчатыми перекрытиями и цветными витражами в высоких готических окнах. Величие в нем было, а вот комфорта никакого. Старые, далеко расположенные в дальних концах залы камины еле согревали помещение, плиты на полу для тепла покрывали соломенные циновки. Ряд внушительных колонн по периметру придавал залу величавость, как в храме. Но холод... От каменных стен так и веяло сыростью, и подбитая мехами мантия короля была сейчас как раз кстати. Генрих занял место на стоявшем на возвышении троне, но долго сохранять положение идола не смог. Энергия так и кипела в нем, и он сошел с трона, ходил по залу, сбивая полами мантии циновки, и не столько слушая, сколько говоря сам. Забавно было наблюдать, как мечутся за ним все эти солидные купцы и предприниматели в своих длиннополых одеждах, как семенят следом писцы с досками через плечо, придерживая чернильницы, строчат то, что говорит король.

Обычно Генрих не любил заниматься государственными дедами и предпочитал скидывать их на своего канцлера. Вот и сейчас, если в чем-то возникала заминка, он кивал в сторону Томаса Вулси – мол, это к нему. А потом опять прямо-таки рассыпался цветистыми фразами: он готов выдать лицензии на торговлю с Флоренцией, он желает, чтобы английское сукно везли в Средиземное море, он готов понизить налоги для тех торговцев, которые строят торговые суда. Его Англии надлежит быть морской державой!

Какая уверенность, какой блеск! А ведь Брэндон помнил этого великолепного короля ещё застенчивым, робким мальчиком, нелюбимым сыном, который панически боялся отца. Но уже и тогда было в Генрихе нечто особое, выдающееся. «Этот огромный мальчишка», – как порой отзывался о нем старый король, с детства был непоседой и умел завладеть всеобщим вниманием.

Судьба благоволила к нему. Генрих стал королем, блистательным королем! И Англия, устав от бесцветного правления Генриха VII, словно влюбилась в молодого красивого Генриха VIII. Люди собирались толпами во время его выездов, орали и вопили как сумасшедшие, желая всяких благ своему молодому рыжему государю.

Брэндон стал его любимцем. Молодой Генрих смело ломал условности, что бытовали при дворе отца. Щепетильный, но в то же время щедрый, влюбленный в себя и жизнь, он хотел видеть в себе идеального правителя. Он окружил себя блистательными молодыми людьми, позволял им звать себя по имени, разрешал бесцеремонные шутки, при дворе преобладали легкие необременительные обязанности. И если порой король и гневался на кого-то из них, то вскоре прощал. Они были его блестящим окружением, его фоном, на котором ему полагалось быть главной фигурой.

Да, Генриху было необходимо, чтобы окружающие видели и откровенно подчеркивали его превосходство, чтобы прилюдно восхищались им. И сейчас, когда после аудиенции с лондонским купечеством Генрих принял испанского посла Акарозу, но принял во всем блеске своего королевского гнева – Брэндон не удержался, чтобы не зааплодировать. Гневный взгляд испанца, который тот бросил на фаворита, он выдержал с самой приветливой улыбкой. Его голубые чистые глаза не раз выручали его в сложных ситуациях, придавая лицу циника и интригана Брэндона девичье невинное выражение.

А Генрих бушевал:

– Я не желаю иметь с вашим королем никаких дел. Не смейте мне предлагать никаких проектов. Я и Фердинанд – немыслимо! После того как он предал меня во Франции, я и слышать не хочу ни о каком союзе с ним. И я не хочу вмешиваться в его дела с Италией и Венецией, Особенно с Венецией. Христианскому миру с юга угрожают турки, а республика Святого Марка – единственная морская держава, которая может им противостоять.

Поэтому я скорее готов поддерживать ее, чем вступить в лигу, направленную против Венеции.

«Ого! – обрадовался Брэндон. – Одной этой фразой славный Хэл заработал мне немало венецианских денежек!»

– Ваше величество, – робко продолжал Кароза, – могу ли я считать ваши слова окончательным разрывом с моим королем?

– Когда я укажу вам на дверь, тогда и принимайте подобное решение. Я же просто не желаю вас видеть при дворе, но отнюдь не настаиваю на вашем выдворении из Англии. И учтите, я поступаю так только из любви к её величеству королеве.

Дело было не только в этом. Разрыв с Фердинандом мог бы означать и сбои торговли с Нидерландами – основным партнером Англии в торговле шерстью. А это был бы удар по купечеству, представителям которого Генрих недавно дал такие полномочия. Кароза это понимал, и поэтому он решился коснуться последнего щекотливого вопроса – брака Мэри Английской и внука Фердинанда Карла Кастильского. Но Генрих ушел от прямого ответа, заявив, что Карл ещё не вступил в пору возмужания, когда ему срочно понадобится супруга.

– Но леди Мэри могла бы жить при его дворе, – заметил Кароза и невинно добавил: – Раз принцесса все равно не живет при особе вашего величества.

Генрих принял важную позу.

– Позвольте мне решать, где жить моей сестре. Потом вскочил:

– Довольно. Аудиенция окончена. Я устал.

Кароза, кланяясь, удалился. Но за дверью толпились другие просители, которых, однако, Генрих не собирался принимать. Его славный Томас Вулси – улыбка в сторону канцлера – завершит дела и без него. А Генрих...