— А разве я не права, месье? — Она отступила на шаг и взглянула на него, положив руки на бедра. — Вы похожи на сумасшедшего. Вы говорите, глядя в пространство. Когда я обращаюсь к вам, вы смотрите не на меня. Вы деретесь с волком из-за куска мяса словно зверь. И вы действительно спотыкаетесь. Вы падали три раза и едва удерживались на ногах в десять раз больше за то время, что я с вами. Вы думаете, я не заметила? Я пришла к вам за помощью. Я не могу ничего изменить, если вы не в состоянии мне помочь. Я хотела бы… — Она заморгала, губы сжались. Внезапно она отвернулась и встала прямо и неподвижно. — Хотела бы, хотела бы, хотела бы… — сказала она, глядя в сторону горной гряды. — Боже, помоги мне! Я не знаю, чего мне хотеть!

Эс-Ти уронил на траву серебряную чашку и положил руки ей на плечи. Он чувствовал ладонями, в каком она напряжении, как нервно вздрогнула всем телом, судорожно сглотнув.

— Ли, — сказал он тихо, — а разве тебя посещала другая мысль? Разве ты никогда не думала, что я пойду с тобой, если буду тебе нужен?

— За вашу голову назначена награда. Вам нельзя возвращаться. Я бы не стала просить вас об этом, так я решила с самого начала. — Она прикусила губу. — А теперь… извините, я не хочу вас обидеть, но…

Он взял ее лицо в руки.

— А теперь ты видишь, что я ни на что не гожусь.

— Нет, я не сомневаюсь, что вы бы могли научить меня всему. Но времени у меня нет. Месье, я и так потратила уже слишком много…

— Время тебе не нужно. — Он нагнулся и прижал губы к ее лбу.

— Это безнадежно, — прошептала она.

— Безнадежные дела — мое призвание.

— Вы безнадежны. И сошли с ума.

— Вовсе нет. Все дело в моей гордости. Я не могу допустить, чтобы ты разрушила мою легенду своими нежными руками и тщетными попытками работать шпагой. Нет, мадемуазель, уж если моя репутация обречена, я лучше сам над ней поработаю.

Покинуть Коль-дю-Нуар оказалось даже труднее, чем представлял себе Эс-Ти. Большая часть его души стремилась остаться. Он бы рисовал, жил спокойно и осмотрительно, — продолжал бы существовать так, как он это делал после взрыва, отнявшего у него слух и чувство равновесия. В замке он ходил медленно, старался не рисковать понапрасну. В дни деревенских праздников никогда не танцевал, не играл в шары, не пытался сесть на лошадь, даже если бы сердце позволило ему заиметь другого коня после Харона.

До приезда Ли он не отдавал себе отчета, насколько инстинктивно осторожными и сдержанными стали его движения. Внезапно он словно увидел со стороны не только, как он ведет себя в приступе головокружения, как спотыкается, падает, но и то, как он расчетливо сдерживается, оберегая себя. Раньше он этого не замечал.

Ему еще предстояло признаться ей в глухоте. Он знал, она заметила кое-какие странности, но, казалось, еще не поняла их причину. Она просто думала, что он не в себе, потому что смотрит на что-то, чего она не видит. Поэтому он продолжал скрывать истину, хотя даже себе не смог бы объяснить, почему скрывал и почему притворялся, будто для него ничего не значило упаковать свои картины и инструменты, закрыть их чехлами и ветошью.

Коль-дю-Нуар его кокон, и он не хотел оставлять его.

Но в нем бродили теперь и другие желания. Он не мог забыть Сада, его золотые монеты, выражение лица маркиза, когда он увидел в дверном проеме Эс-Ти и Немо. Он думал о белоснежном теле Ли в лунном свете. Сидя у кухонного очага, проводя по точильному камню лезвием своего палаша, он вспоминал ночную дорогу, морозный воздух в глухой тиши — и кровь сильнее билась в его жилах.

Ему придется снова сесть на коня. Это первое испытание, которое он должен выдержать. Если она окажется права, и все остальное не будет иметь смысла. Она терпеливо отнеслась к его намерению поехать с ней, как мать снисходительно относится к фантазиям ребенка. С серьезным видом кивнула и спокойно улыбалась, когда он пытался объяснить свои приготовления. И это приводило его в ярость. Сама мысль о неудаче язвила его. Он хотел остаться в своем привычном коконе и в то же время сгорал от желания показать ей, что он по-прежнему непревзойденный мастер своего полуночного ремесла.

Ее движения, стройные ноги, округлые бедра постоянно волновали его, превращая в пороховую бочку, готовую взорваться. И она знала это. Он хотел любви, он хотел романтического волнения; она предлагала себя с холодной расчетливостью, словно это давало ей какую-то защиту от него.

Так оно и было. Эта стена покрепче каменной. Он понял ее. Он мог получить ее тело, но никогда ему не затронуть ее души.

Она читала его, как открытую книгу, предлагая невыполнимые для него условия. Специально вела себя, как блудница: говорила об оплате, что должна ему, зная, что чем больше она принижает то, к чему он стремится, тем в большей безопасности будет сама.

Эс-Ти оттачивал оселком сверкающее лезвие палаша, но его глаза невольно следовали за ней. Вновь и вновь возвращался к созерцанию женских ног, попирающих каменную плиту перед камином.

Она чувствовала его тайное внимание. И хотя выглядела безразличной и спокойной, ей, несомненно, хотелось лишний раз показать свою власть над ним. Она ждала, что он снова сорвется, поведет себя как глупое животное. Все это Эс-Ти понимал. Тем не менее его сердце и разум были в смятении Она беззащитная, обиженная и одинокая, и он испытывал потребность защитить ее. Страсть целиком овладевала им. Он снова и снова представлял, как касается губами ее шеи, вдыхает чистый свежий запах кожи, ощущает ее живое тепло. Ритмично водя точильным камнем по металлу, он смотрел на ее ноги, предаваясь фантазиям, пока она внезапно не вышла из кухни.

Каменные ступени разнесли эхом ее шаги.

Он знал: она направилась в его спальню! Ее поведение было настолько же недвусмысленное, как если бы уличная проститутка призывно манила к себе, стоя на углу. Это приводило его в ярость. Закончив точить палаш, он встал, держа оружие в руке, и резким ударом атаковал собственную тень. Положив палаш на стол, он взял шпагу и попробовал парировать удар, потом нанес ответный укол этим более легким оружием.

Вяло, слишком скованно. Его подсознательное стремление сдерживать свои шаги заставляло его держаться слишком прямо, мешало движениям.

Закрыв глаза, он медленно поднял вытянутую руку со шпагой. Когда она достигла уровня плеча, он почувствовал, что теряет равновесие. Весь дрожа, он старался удержаться и не дать утянуть себя в пропасть, в бесконечное и беспорядочное падение. Хотелось доверять своему здоровому телу, а не искалеченному взрывом мозгу.

Он в центре вращающегося мира стоял с поднятой вперед рукой, широко расставив ноги. Все тело его горело от стыда и возбуждения, но он стоял устойчиво, и его кисть, спина и плечи взяли на себя вес шпаги. Он поднял ее выше, к вершине потолка. Теперь Эс-Ти мог держать руку неподвижно, не шевеля головой, пока ощущение вращения не исчезнет.

Он опустил шпагу, оценивая свое положение: рука здесь, плечо и спина — вот так, ноги напряжены, пол внизу, сводчатый потолок — над головой. Но мысль, что она там, наверху, в его постели, вывела его из себя. Он оперся кончиком шпаги о табурет, сделал глубокий вдох, прижал шпагу плашмя к груди и резко повернулся.