Я не стала наклоняться к пыльному занавесу, чтобы посмотреть, но вполне могла отследить передвижение этих двоих. Миссис Гарфилд шла как клубок напряженных нервов такой плотности, что воздух вокруг нее заряжался, а мисс Мэдди примерно так же окружали запахи моющих жидкостей и звуки ее тележки. Она тоже была угнетена, и больше всего ей хотелось вернуться к своей работе. Пусть Мэдди Пеппер — женщина скромного ума, но свою работу она любит, потому что хорошо умеет ее делать.

Многое я узнала, сидя за занавеской. Узнала, что одна учительница — лесбиянка, хотя она замужем и у нее трое детей. Узнала, что другая беременна, но еще никому не сказала. Узнала, что большинство учительниц (учителей в этой начальной школе не было) сильно напряжены из-за обязательств перед семьей, перед работой, перед церковью. Учительница Коди очень переживала, потому что мальчик ей нравился, хотя мать у него со странностями. Она считала, что Холли старается быть хорошей матерью, и это уравновешивало ее отвращение к готским причудам Холли.

Но ничего из этого не помогло мне установить, где Коди, пока я не залезла в голову Мэдди Пеппер.

Когда Кения подошла ко мне сзади, я сидела, сложившись пополам, зажимая рукой рот и пытаясь кричать безмолвно. Не могла я сейчас встать и искать Энди или еще кого-нибудь — я знала, где мальчик.

— Он меня прислал узнать, что ты выяснила, — шепнула Кения. Она была очень недовольна своим поручением, и хотя относилась ко мне всегда неплохо, не верила, что я могу помочь полиции. Она считала, что Энди поступил по-дурацки и рискнул своей карьерой, посадив меня за этой занавеской.

И тут я еще что-то почувствовала, слабое, исчезающее. Вскочив, я вцепилась в плечо Кении.

— Открой вон тот мусорный бак, на тележке, прямо сейчас! — Я говорила тихо, но (надеюсь) достаточно горячо, чтобы Кения загорелась. — Он в баке, он еще жив!

Кения не бросилась со сцены, отдергивая занавес, к тележке уборщицы. Она посмотрела на меня тяжелым, твердым взглядом. Я вышла из-за занавеса, и она медленно спустилась по ступеням со сцены и направилась туда, где сидела Мэдди Пеппер, барабаня пальцами по ноге. Мисс Мэдди хотела сигарету. Потом она поняла, что Кения идет к ней, и у нее в мозгу загудела невнятная тревога. Когда уборщица увидела, что Кения взялась за крышку бака, она вскочила на ноги и завопила:

— Я не хотела, я не хотела!

Все вскочили с мест, на всех лицах был одинаково написан ужас. Подошел Энди с каменным лицом, Кения наклонилась над баком, роясь, выбрасывая вьюгу использованных салфеток. На миг она застыла, найдя, что искала, перегнулась через край, почти падая.

— Он жив! — крикнула она Энди. — Звони 911!

— Она мыла пол, когда он вбежал в школу за картинкой, — говорил Энди. Мы сидели в кафетерии, где кроме нас уже никого не было. — Не знаю, слышала ли ты это все за шумом.

Я кивнула. Я слышала ее мысли так, будто она говорила вслух. За все годы работы у нее не было проблем с учениками, которые не решались бы несколькими суровыми словами с ее стороны. Сегодня Коди влетел в класс, оставляя желтую пыльцу с ботинок на только что вымытом полу. Она на него гаркнула, и он так испугался, что поскользнулся и ударился головой. В коридоре лежало ковровое покрытие для уменьшения шума, а в классах его не клали, и мальчик стукнулся затылком о линолеум.

Мэдди решила, что убила его, и быстро спрятала тело в ближайшем подходящем хранилище. Она понимала, что если мальчик погиб, она потеряет работу, и поддалась первому импульсу — его спрятать. Плана у нее не было, мысли о том, что произошло — тоже. Она не думала, как избавиться от тела, не подумала, как ей будет плохо потом, как будет ее грызть чувство вины.

Чтобы скрыть мое участие — что и мне, и полиции казалось наилучшим вариантом, — Энди предложил следующую версию: Кения вдруг поняла, что единственное место, где не искали — это мусорный бак Мэдди Пеппер.

— Именно это я и подумала, — говорила Кения. — Что надо его обыскать, или хотя бы заглянуть, не бросил ли туда чего-нибудь похититель.

По ее круглому лицу ничего нельзя было прочесть. Кевин смотрел на нее, сдвинув брови, чувствуя что-то под поверхностью этого разговора. Кевин отнюдь не дурак, особенно когда дело касается Кении.

Мысли Энди были для меня ясны.

— Никогда больше не проси меня такое делать, — сказала я ему. Он согласно кивнул, но это была ложь. Он уже представлял себе раскрытые дела, разоблаченных и арестованных злодеев, чистоту нашего города, когда я ему выдам всех преступников и он найдет способ их в чем-нибудь обвинить.

— Я этого делать не стану, — сказала я. — Не стану помогать тебе все время. Ты — детектив, ты обязан доискиваться истины законным путем, чтобы потом представить дело в суд. Если ты будешь всегда работать со мной, ты станешь небрежен, дела будут разваливаться, и ты заработаешь себе плохую репутацию.

Я говорила безнадежно и беспомощно — вряд ли мои слова до него дойдут.

— Она не волшебный шар номер восемь, — сказал Кевин.

Кения удивилась, а Энди более чем удивился — для него это прозвучало ересью. Кевин — патрульный, Энди — детектив. И Кевин — тихий человек, он всех только слушает, а сам говорит редко. Известен тем, что под каблуком у матери. Может, именно на материнском колене он научился мнений не высказывать.

— Не получится у тебя — потрясти ее и получить верный ответ, — продолжал Кевин. — Тебе придется искать ответ самому. Нельзя лишать Сьюки собственной жизни, чтобы ты лучше делал свою работу.

— Ну, да, — сказал Энди, не убежденный. — Но я полагаю, что каждый гражданин хотел бы избавить свой город от воров, насильников и убийц.

— А прелюбодеев, а тех, кто таскает из газетных автоматов две газеты, заплатив за одну? Этих мне тоже преследовать? А школьников, шпаргалящих на экзаменах?

— Сьюки, ты поняла мою мысль, — сказал он, побледнев от ярости.

— Отлично поняла. Можешь ее забыть. Я тебе помогла спасти ребенка, не заставляй меня об этом пожалеть.

И я ушла той же дорогой, что входила, через заднюю калитку, по краю школьной территории туда, где оставила машину. Обратно на работу я ехала очень осторожно, потому что меня трясло от сильных эмоций, пронесшихся сегодня по этой школе.

В баре оказалось, что Холли и Даниэль уже ушли — Холли в больницу к сыну, а Даниэль — ее отвезти, потому что у Холли слишком руки тряслись.

— Полицейские ее бы отвезли с радостью, — сказал Сэм, — но я знаю, что у Холли никого здесь нет, кроме Даниэль, и подумал, что Даниэль тоже могу отпустить.

— А работать я буду одна за всех, — язвительно ответила я, думая, что получаю за помощь Холли двойное наказание.

Он мне улыбнулся, и я не смогла сдержать ответной улыбки.

— Я позвонил Тане Гриссом. Она сказала, что готова помочь, на разовой основе.

Таня Гриссом только что переехала в Бон-Темпс и сразу пришла в «Мерлотт» с предложением своих услуг. Она сказала Сэму, что в колледже подрабатывала официанткой и за вечер набирала чаевых до двухсот долларов. Такого в Бон-Темпс ожидать не приходилось, о чем я честно ей и сказала.