Что до хождений по кладбищам, то Вард-младший объяснил их тем, что верит, будто на обезличенном могильном камне Карвена начертаны некие магические символы, выгравированные согласно его завещанию, да так и оставшиеся нетронутыми, когда с надгробия сбивали имя. Они, заявил юноша, совершенно необходимы для окончательной разгадки удивительной теории Карвена. Разговор с Вардом доказал доктору желание юного исследователя во что бы то ни стало сохранить тайну путем хитроумного утаивания подлинных результатов своих открытий. Когда Уиллет попросил его показать документы, найденные за портретом, тот выразил недовольство и попытался отделаться от собеседника, подсунув ему фотокопию манускрипта Хатчинсона вместе с формулами и диаграммами Орна, но в конце концов показал-таки часть своей находки: написанное шифром «Тому, кто останется после…» — совершенно доктору непонятное.

Вард также открыл дневник Карвена, тщательно выбрав наиболее непритязательный фрагмент, и позволил Уиллету ознакомиться с его видом. Доктор внимательно рассмотрел неразборчиво-вычурные каллиграммы, обратив внимание на тот факт, что почерк и стиль характерны для семнадцатого века, хотя автор дожил до восемнадцатого, — документы бесспорно аутентичные. Сам по себе текст был довольно обычен, и Уиллет отметил про себя только один его эпизод:

Дочитав до сего места, Уиллет перевернул страницу, но Вард воспрепятствовал его чтению, с чувством выхватив дневник у доктора из рук. Уиллет разобрал только несколько коротких фраз — но они накрепко вошли в его память: Псалом из Liber Damnatus потребно читать пять раз на Крещение и четырежды в канун Дня Всех Святых. Засим надеюсь на зарождение во Внешних Сферах ожидаемой Креатуры. Сие привлечет Грядущего, ежели сумею обставить так, что оный непременно появится, и Сердцем будет лежать только к Прошлому, и взором пронзит ткань Прошедших Лет, так что должен я иметь в готовности Соли либо материал для приготовлений Оных.

Больше Уиллет ничего не углядел, но строки эти отчего-то придали новую зловещую выразительность портрету Джозефа Карвена, взиравшего на них с северной стены. Еще долгое время доктора не покидало иллюзорное чувство — а по здравому разумению оно должно было быть иллюзорным, — будто мужчина с картины следит за перемещениями по комнате Чарльза Варда. До того, как покинуть кабинет, Уиллет подступил вплотную к портрету и внимательно изучил его, запомнив досконально черты бледного лица, вплоть до едва заметных шрамов и небольшой впадины над правым глазом. Создавший рисунок Козмо Александр, решил Уиллет, был достоин страны, что породила великого сэра Генри Реберна, и не менее достоин — как учитель блистательного портретиста Гилберта Стюарта.

Успокоенные доктором, родители Варда смиренно приняли июньское решение молодого человека отказаться от продолжения учебы. Объявив, что его ждут дела более великие, Вард выказал желание отправиться на следующий год за границу в поисках материалов к изучению, отсутствующих на американской земле. Такую просьбу Вард-старший счел для восемнадцатилетнего юнца абсурдной — в нем все еще теплилось негодование по поводу того, что, блестяще окончив школу Моисея Брауна, Чарльз не получит высшее образование.

Следующие три года Вард-младший совершенствовался в оккультном познании и подолгу наведывался на городские погосты. За ним теперь уже окончательно закрепилась репутация эксцентрика, но он, нисколько тем не смущенный, стал избегать встреч со знакомыми и друзьями родителей и лишь изредка совершал вылазки в другие города по тем или иным туманным поводам. Как-то раз он отъезжал на юг для общения со странным старцем-отшельником, жившим в лачуге в окружении топей — газеты напечатали о сем маргинальном персонаже статью, привлекшую внимание Варда. Вскоре после этого он посетил селение неподалеку от горного хребта Адирондак, жители которого, по слухам, регулярно устраивали ритуальные танцы и жертвоприношения. Но поездку в Старый свет, о каковой он так мечтал, родители ему по-прежнему запрещали.

Достигнув совершеннолетия в 1923 году и получив в наследство небольшой капитал от деда со стороны матери, Вард принял решение совершить наконец заветное путешествие по Европе. Касательно маршрута своего путешествия он лишь заявил, что для успеха исследований придется побывать в самых разных местах, но обещал регулярно и подробно писать родителям. Поняв, что всякие переубеждения тщетны, родители отказались от них — и даже начали помогать Чарльзу со сборами. Таким образом, юноша отплыл в Ливерпуль в июне, заручившись ободрительным напутствием матери и отца, проводивших его до Бостона и махавших платками с Белозвездной набережной в Чарльстоне до тех пор, пока не скрылся из виду пароход.

В письмах Чарльз сообщал о благополучном прибытии и о том, что нашел хорошую меблированную комнату на Рассел-стрит в Лондоне, где и предполагал оставаться, избегая встреч с друзьями семьи, покуда не изучит все интересующие его источники Британского музея. О повседневных мирских делах он подробно не распространялся, но, зная его, можно было предположить, что они на деле сведены к минимуму. Чтение и упражнения в химии занимали все его время; то, что их сын и словом не обмолвливался о прогулках по великолепно-древнему городу, исполненному манящих силуэтов куполов и колоколен, затейливо переплетенных улиц и переулков, неожиданно открывающих захватывающие дух виды, послужило его родителям верным признаком всепоглощающего интереса Варда к новому объекту исследований.

В июне 1924 Вард сообщил, что покидает Лондон и направляется в Париж, куда до сих пор ездил лишь ненадолго и исключительно с целью посетить Национальную библиотеку. На протяжении трех месяцев от него приходили только почтовые открытки. Он обосновался на рю Сен-Жак и упоминал редкие манускрипты, найденные им в частной коллекции какого-то неуточненного книголюба. Новых знакомств Чарльз не заводил, а бывавшие в Париже друзья семьи его там не застали. Наступила внезапная полоса тишины, но в октябре — снова открытка, на этот раз из Праги, куда Чарльз прибыл с целью пообщаться с загадочным вековечным старцем, сведущем в неких очень древних тайных искусствах. Он дал родителям свой адрес в Нойштадте и до января оставался там. В конце зимы пришло письмо из Вены: Чарльз был там проездом, сам же направлялся на восток страны, куда его пригласил давний знакомый по переписке, такой же любитель оккультных наук.