Дима оторвался от Катиных губ и скользнул приоткрытым ртом вверх по точеной скуле. К нежному пушку на виске. Поцеловал. Вдохнул сладкий аромат женщины.

Господи, как же он изголодался. Какой же вкусной она была…

– Если ты опять включишь заднюю, быть тебе геем до конца лет, – задыхаясь, предупредила Катерина. Тушнов улыбнулся. Это ему и нравилось  – улыбаться, кажется, в самый неподходящий момент. Когда от желания кишки сводит. Когда сердце из груди рвется. И все происходящее кажется таким серьезным, что от страха хочется все бросить и убежать.

– Я ничего не могу тебе предложить, – признался он с сожалением.

– А разве я что-то прошу?

Катя пошевелилась в его руках. Запрокинула голову, чтобы их взгляды встретились. Она была невысокой и очень-очень хрупкой. Почти прозрачной. Но в то же время очень и очень сильной. Какой-то несгибаемой, что ли?

– Катя…

– Я серьезно, Дим. Или сейчас, или никогда. В третий раз я не решусь. Без шуток.

– Но потом…

– Потом не существует. Я столько всего откладывала на потом в этой жизни, думая, что впереди у меня, у нас… уйма времени! А теперь я таких ошибок не совершаю.

– Ты сейчас о смерти мужа говоришь? – Дима провел большим пальцем по ее щеке, потрогал полные улыбчивые губы, не сводя с Кати внимательного взгляда. Она кивнула и с шумом вытолкнула застрявший в легких воздух.

– Решайся, Дим. Да или нет…

Что-то ему подсказывало, что она и сама в любой момент может дать деру.

– Пойдем!

Он не говорил, куда ее ведет. А Катя и не спрашивала. Происходящее в кухне можно было списать на вспышку страсти, порыв, внезапное помутнение разума. Тому, что происходило сейчас – не было оправданий. Каждый из них знал, куда они идут и зачем. Каждый отдавал отчет последствиям. Ставки были высоки. Они готовы были заплатить в случае проигрыша. Впрочем, каждый надеялся сорвать банк.

От виллы Кати до его – минут пять хода. Они шли рядом, но не касались друг друга. В темноте белели кусты бугенвиллеи. Пахло сырой землей и какими-то здешними травами. Хитрый лемур, забравшись вверх на фонарный столб, открыл охоту на слетевшихся к свету насекомых. Ловил букашек черной, похожей на человеческую руку, лапкой и отправлял в рот. Такой милый с виду, но все равно хищник. Они остановились посмотреть. Все для себя решив. И никуда уже не спеша.

Есть здесь и сейчас. А потом неизвестно, настанет ли?

Пальцы немного подрагивали, когда он вынул ключ. Поместил карту в слот, чтобы включить свет. Обернулся… Катя слегка поморщилась. Тогда Дима выключил центральное освещение, оставив лишь вмонтированную в пол точечную подсветку. Он все понимал без слов. Она тоже. Ни секунды больше не медля, Катя стащила через голову сарафан. Осталась лишь в крошечных трусиках. Дима прошелся жарким взглядом от пальцев на ее ногах до черных колдовских глаз. Стянул с себя шорты прямо с трусами и, отбросив их в сторону, сел на кровать. В ожидании, когда она подойдет поближе, и он сможет насладиться каждым ее движением, каждым легким шагом и движением плеч.

И Катя подошла. Стала между его широко расставленных ног, опустила на предплечья ладошки. Повела вверх, зарылась пальцами в волосы и ласково прошлась ноготками по коже.

– Мр-р-р, – заурчал Дима, подставляясь под эту ласку. Бодая ее ладонь, как уличный кот в поисках того, кто накормит. Невольно задаваясь вопросом, а помнит ли он вообще, когда его секс начинался так? Неспешно, без сосущего под ложечкой чувства сожаления и даже брезгливости? Без злости на себя за то, что его потребности не ушли вместе с возможностью Насти их удовлетворить?

Только здесь и сейчас. Вне времени. Не только будущего. Но и прошлого, груз которого на время как будто с души свалился.

Обхватил ее бедра. Большими пальцами прошелся по выпирающим косточкам. Погладил, коснулся губами ее абсолютно плоского живота. Даже не верилось, что она выносила ребенка. Поддел кружевные лямки и чуть спустил вниз. Над аккуратной полоской волосков разглядел давнишний шрам. Очертил его языком.  

Впервые за много лет он был с женщиной, которой ему хотелось касаться… так. Которой вообще хотелось касаться. Дима опустил кружево ниже. С губ Кати сорвался судорожный вдох. Она каждой клеточкой отзывалась на любое его движение. И этот голод был ему так знаком, что Дима не удержался от вопроса:

– У тебя никого не было… после?

– Нет.

Катя спрятала лицо у него в волосах. Дрожащая, как озябшая птица.

– Тогда у нас проблема.

– Серьезно?

– Угу. Я ведь тоже давно не практиковался в этом деле.

С губ Кати сорвался смешок. Он этого и добивался. Хотелось вернуть в происходящее легкость, потому что чувства все сильнее давили на грудь. Чувств было слишком много… И ограничить их моментом здесь и сейчас было чем дальше, тем труднее.

– Думаешь, забыл, как это?

– Есть такое опасение, – он сместил ладонь, погладил волоски и спустился ниже. Катя на секунду замерла, а после опять задрожала.

– Хм… – задыхаясь, прошептала она. – Тебе не кажется, что это – как езда на велосипеде?

– Раз научился, и все?

– Угу…

– Ну, не знаю.

Дима безошибочно нащупал бугорок клитора, погладил его и тут же погрузился в неё двумя сложенными вместе пальцами. В ответ Катя застонала и чуть присела, чтобы усилить возникшее внутри давление.

– Пока ты движешься в верном направлении, – она хотела поддержать шутливый тон их беседы, но ничего не вышло. Её голос звучал жарко, немного задушено, а в конце вообще перерос в стон.

Дима вжался лицом в ее живот. Скользнул щекой выше, царапая кожу, поймал сосок, казавшийся удивительно крупным на такой маленькой груди. И тут же, кое-что осознав, застонал в отчаянии.

– Что случилось?

– У меня нет резинок. Я не готовился. Ч-ч-черт.

Катя отошла на шаг. Растерянным жестом отбросила со лба волосы. И опустила взгляд туда, где как мачта на ветру покачивался его стояк.

– Я чистая, – наконец, заметила она.

– Я тоже, – кивнул Дима.

– Ты сможешь прерваться, если что. А завтра мы купим все необходимое… – облизнув пересохшие губы, добавила шепотом. Видимо, тоже забыв о «здесь и сейчас». Ну, и к черту!

– Уверена?

– Да.

– Тогда иди сюда…

Дима не мог больше ждать. Напряжение было слишком сильным. В мозгу билась одна только мысль – поскорей его снять. Все остальное – потом, после… Он уложил Катю на кровать, навис над ней, опираясь на локти. Задевая головкой шелковистые влажные волоски.

– Не передумала? – процедил сквозь стиснутые зубы. Она зажмурилась и медленно повела головой. Слева направо. На миг Диме показалось, что Катя не хочет его видеть… Что, может даже, она на его месте представляет другого. И это почему-то так его разозлило, что он, осипнув от этой злости, велел: