Лэнгдона поразила актуальность инсталляции. Сегодня Эдмонд намерен максимально «отклониться от общепринятой нормы».

– Если вы пройдете немного вперед, – сказал Уинстон, – то слева будет проход к живописной ромбовидной композиции. Ее создатель – один из любимцев Эдмонда.

Лэнгдон взглянул на яркую картину впереди и сразу узнал характерные линии, чистые цвета и веселый парящий глаз.

Хуан Миро, подумал Лэнгдон. Ему всегда нравились веселые работы этого знаменитого каталонца, похожие и на детские книжки-раскраски, и на сюрреалистические витражи.

Но приблизившись, он с удивлением заметил, что поверхность картины абсолютно гладкая, без единого следа кисти.

– Это что – репродукция?

– Нет, оригинал, – ответил Уинстон.

Лэнгдон рассмотрел картину поближе. Похоже, напечатана на широкоформатном принтере.

– Уинстон, но это же напечатано. Это даже не холст.

– Я не работаю с холстом, – ответил Уинстон. – Я творю виртуально, а потом Эдмонд распечатывает.

– Постой, – с недоверием сказал Лэнгдон, – так это твоя работа?

– Да. Я попытался изобразить что-нибудь в стиле Хуана Миро.

– Понятно. Ты даже подписал ее – Miró.

– Нет, – возразил Уинстон. – На картине написано Miro без акута на последней гласной. По-испански miro означает «я смотрю».

Остроумно, согласился Лэнгдон, глядя на одинокий глаз, который смотрел на зрителя с работы Уинстона.

– Эдмонд попросил меня нарисовать автопортрет. И вот что у меня получилось.

Так это твой автопортрет, подумал Лэнгдон, внимательно всматриваясь в причудливые линии. Ты выглядишь очень странно, компьютер.

Лэнгдон недавно прочел о большом интересе Эдмонда к «алгоритмическому искусству» – произведениям, созданным сложными компьютерными программами. Тут неизбежно вставал вопрос: кто автор – компьютер или программист? В Массачусетском технологическом институте недавно прошла выставка «алгоритмического искусства», которая вызвала настоящий переполох в гуманитарных кругах Гарварда: Разве не искусство делает нас людьми?

– Я и музыку сочиняю, – похвастался Уинстон. – Попросите у Эдмонда что-нибудь послушать, думаю, вам будет любопытно. Но нам надо спешить. Скоро начнется презентация.

Лэнгдон вышел из галереи и оказался на площадке с видом на атриум. В противоположном конце огромного сводчатого зала служители поторапливали выходящих из лифта припозднившихся гостей, направляя их в сторону Лэнгдона и открытых дверей зрительного зала.

– Программа начнется через несколько минут, – сказал Уинстон. – Вы видите открытые двери?

– Да, они прямо передо мной.

– Отлично. И последнее: когда войдете в зал, увидите корзину для наушников. Эдмонд просил вас не сдавать их. Оставьте их при себе. После окончания программы я помогу вам выйти через служебный вход, там не будет толпы, и вы сможете спокойно поймать такси.

Лэнгдон вспомнил странную последовательность букв и цифр, которые Эдмонд написал на визитке – их нужно было просто показать таксисту.

– Уинстон, Эдмонд тут написал мне: «BIO-EC 346». Он сказал, что это очень простой код.

– Совершенно верно, – быстро проговорил Уинстон. – Поторопитесь, профессор, программа вот-вот начнется. Надеюсь, вам понравится презентация мистера Кирша. С нетерпением жду нашей встречи после программы.

Что-то щелкнуло. И Уинстон умолк.

Лэнгдон подошел к распахнутым дверям, снял наушники, спрятал в карман и быстро вошел вместе с еще несколькими опоздавшими. Тяжелые двери захлопнулись.

В очередной раз он удивленно осмотрелся.

Мы что, все время будем стоять?

Он-то представлял, что Кирш объявит о своем открытии в огромной аудитории с удобными креслами, но очутился в небольшом выставочном зале с голыми белыми стенами, где толпились, почти касаясь друг друга, триста с лишним человек.

Ни картин, ни сидений. Только подиум у противоположной стены и сбоку – большой ЖК-экран, на котором светится надпись:

Прямое включение через 2 минуты 07 секунд

Лэнгдон, чувствуя, как его охватывает волнение, автоматически прочел вторую строку на экране и не поверил своим глазам:

Нас смотрят 1 953 694 зрителя

Два миллиона человек?

Кирш говорил, что собирается устроить онлайн-трансляцию, но такое количество зрителей! А невероятное число на экране продолжало расти, увеличиваясь с каждой секундой.

Лэнгдон невольно улыбнулся. Неплохо идут дела у его бывшего студента. Хотелось бы только знать: что же такое он сейчас скажет?

В освещенной луной пустыне восточнее Дубая дюнный багги «Песчаная гадюка-1100» сделал крутой вираж и резко остановился, оставив за собой шлейф взметенного песка, опадающий плавной волной в ярком свете фар.

Молодой парень за рулем снял защитные очки и с удивлением уставился на странный предмет, на который едва не наехал. Испытывая непонятный страх, вылез из багги и приблизился к темному силуэту на песке.

Да, он не ошибся.

В свете фар, раскинув руки, лицом вниз неподвижно лежал человек.

– Marhaba? – позвал паренек. – Эй!

Человек не отвечал.

Судя по одежде, это был мужчина: круглая шапочка, просторный тауб. Плотный и коренастый. Его следы давно занесло ветром, как и колею от машины, если та была. Уже не понять, как он очутился здесь, так далеко в пустыне.

– Marhaba? – снова произнес парень.

Тишина.

Не зная, как быть, он осторожно тронул мужчину ногой. Пухловатое на вид тело оказалось очень твердым – ветер и солнце иссушили его.

Мертвец.

Паренек наклонился, ухватил человека за плечо и перевернул на спину. Неподвижные глаза смотрели в небо. Запорошенное песком лицо. Всклокоченная борода. Но несмотря на это, мужчина казался знакомым и даже добрым, словно любимый дедушка или дядя.

Послышался рев квадроциклов и багги – приятели искали паренька. Рев приближался, то затихая, то снова усиливаясь: ребята то поднимались, то опускались по склонам дюн.

Подъехав, остановились, сняли очки и шлемы. Окружили найденное тело. И вдруг один из них вскрикнул, узнав в мертвом человеке знаменитого алламу Саида аль-Фадла – ученого и религиозного лидера, – который время от времени выступал у них в университете.

– Matha Alayna ‘an naf’al? – кричал он. Что же нам делать?