«Сложно у них тут, – проснулась осмотрительность. – Лучше не влезать и вообще не комментировать!» Поэтому я с пониманием кивнул и поинтересовался мужчиной в четвертой камере:

– А горлопана за что свободы лишили?

– Вот он уже истинный отступник! – Облик мужика посуровел. – Представляешь, осмелился засомневаться в целесообразности деяний Строителей!

– Ах ты ж! – Я с пониманием закатил глаза, цоканьем языка показывая весь ужас такого святотатства. – Да как он посмел?!

– Заявлял, что он со своей артелью может улучшить многие конструктивные особенности наших жилищ. И сотоварищей по делу подбивал выступать вместе с ним, очерняя великие творения наших предков. И что ему, барану бестолковому, не нравилось-то? А? – Он в явном расстройстве махом допил оставшиеся два глотка.

Мне же оставалось только поддакнуть и сместить акценты на свою судьбу:

– Да уж, падают нравы-то… А что ночью-то случилось? Что-то взорвалось? Кто-то погиб?

– Ну еще бы! – сразу оживился разносчик. Видимо, умение сплетничать было не только его работа, но и призвание: – Это ж самого графа Диялло кто-то магическим взрывом уничтожил. Да не одного, кто-то с ним еще был. Причем случилось это прямо в спальне его супруги, графини Маланьи, а сама она в этот момент находилась во второй комнате своих апартаментов. И тоже не одна, поговаривают, со своим приятелем. Вместе и пострадали, когда стена между комнат рухнула да их обоих камнями оглушило.

– Уф, страсти-то какие! Это получается, все по причине ревности смертоубийство случилось?

– О какой ревности речь? – фыркнул мой собеседник вначале с презрением. Да и на меня глянул, как на придурка. Но тут же нахмурился и забормотал: – Хотя… Кто его знает, что там на самом деле случилось-то. Эта Маланья Диялло – та еще интриганка… Но опять-таки смерть супруга ей меньше всего была выгодна.

«Э-э, да этот дядя тут знает почти все и вся! – зашевелилась у меня в голове логика. – Надо с ним дружить!»

– Еще стаканчик?

– Нет. – Мой информатор оглянулся по сторонам и заговорщически пояснил: – Мне надо вначале тележку отвезти на кухню. А потом в харчевню «Карайса» наведаюсь, заберу твой заказ, и вот тогда… – он словно присмотрелся ко мне, вопрошая: «Если не жалко?..»

– С хорошим человеком и обеднеть приятно! – перефразировал я другое изречение, где говорилось про умного и дурака. – Так что вторую лейзуену при тебе открою.

Мой благодетель убыл по своим делам. Причем окошко не закрыл! И только жестом барским показал: мол, улучшай вентиляцию. А почему он такое вытворил?

С одной стороны, он тут хозяин, ему видней. К тому же я получаюсь как бы персона с особым статусом, только за один раз ему подарившая неслабый довесок к заработку. И невиновен я ни в чем, если глянуть на меня как на случайного прохожего.

А с другой стороны, все это выглядело как бы приглашением для свободного общения с другими узниками. Узниками ли вообще? Или с подсадными утками? Провокация? И сейчас разносчик стоит мне невидимый и внимательно прислушивается к каждому слову? Да и сами узники, возжелают ли со мной поговорить?

Возжелали. И первым послышался женский голос:

– Эй ты, новенький! Ты кто такой?

Я с полным равнодушием продолжил насыщаться, с трепетом и предвкушением ожидая горячие блюда. Поэтому не желал отвлекаться от этого блаженного дела даже на мгновение. Да и вообще, меня с детства родители учили во время еды не разговаривать, иначе подавиться можно.

А хорошо идет мясцо-то! И только начинает во рту или в глотке застревать, как я его одним глотком кальвадоса словно очищающей лавиной проталкиваю. Лепота!.. Если бы еще соседка не надрывалась жалостливо:

– О чем вы там с этим «кашеносом» шептались? Не вздумай с ним откровенничать! Подлая и мерзкая тварь. Стукач! Провокатор!

Ага! Еще недавно ты и меня, красотка, нехорошими словами унижала. Даже не спросив о сути моего заключения. Так что верить тебе – себя не уважать. Ну и подавиться не хочу, напоминая очевидное. Молчу. Ем. Наслаждаюсь. Чувствую, как все мои симбионты воспряли духом и стараются, стараются, стараются…

– Эй, новенький! – Ну вот, опять эта рыжая. Неужели так быстро слопала свою порцию? – Ты что, оглох? Или прикидываешься дубиной стоеросовой? Отзовешься или нет?

Чего ей неймется-то? Уже злобно хмыкаю, но еще сдерживаюсь. Тем более что в процесс перекрикивания подключается отступник, можно сказать, политический страдалец от теократии и возмутитель здешнего паноптикума из обожествляемых предков:

– Сюзанна! Не вступай в контакт с этим членистоногим! Он наверняка хочет у тебя выпытать о намерениях, после чего тебя вообще засадят в общую тюремную камеру.

Видимо, угроза в самом деле нешуточная, раз девица на какое-то время умолкла в раздумьях. Но имя-то какое у нее прекрасное и звучное. У-у-у!.. И родное. Словно далекой Землей повеяло. Даже не верится…

Имя хорошее, но вот характер у Сюзанны явно не сахар:

– Плевать на общую камеру! Мне уже все равно! – Она словно стала впадать в истерику: – Я на свободу хочу! Людей увидеть! Садовые деревья потрогать! А-а-а-а!.. Отзовись, моллюск безмозглый!

Я уже и мясо прожевал, запил его глотком кальвадоса и собрался пожалеть несчастную узницу. Но последние слова отбили все желание пообщаться, и я вновь приступил к наполнению своего желудка ценными углеводами, белками, крахмалом, алкоголем… ну и прочим.

После нескольких минут рыданий и причитаний всхлипы затихли, и послышался голос мужчины из четвертой:

– Зря ты так нехорошо отзываешься о нашем товарище по темнице. Он ведь нам ничего плохого не сделал…

Ну, кто на что учился. У кого темница, а у меня вон светлая комната. И я с удовольствием осматриваю открывшуюся моему взгляду долину. Или равнину? Но в любом случае красиво над ней местное светило движется… Хм! А ведь справа налево оно движется! То есть мы – в южном полушарии. Пригодится это знание или нет? Но в любом случае отложить в памяти будет полезно.

После чего я вернулся к открытому окошку двери, наступая на горло своей принципиальности и обращаясь солидным басом к мужчине:

– Насколько мне помнится, мистер безбожник, вы тоже в мой адрес позволяли неэтичные высказывания. За такое, знаете ли, бьют по морде лица.

– Прошу меня простить! – тут же ответил узник. – Все-таки в моем состоянии раздражительность не лучший сокамерник. Виноваты во всем: опоздание завтрака, отсутствие помощи и новостей от моих сотоварищей-архитекторов, полутьма постоянная давит и вообще вгоняет в крайнюю тоску полная бессмысленность моего заточения. Я ведь никоим образом не хотел умалить величие Строителей…

– И я! И я прошу прощения! – завопила рыжая узница. Наверняка мечтала выговориться или хоть что-то узнать о своей судьбе: – Была виновата! Сглупила! Осерчала! Да и вообще, стоит ли истинному мужчине серьезно относиться к нескольким словам отчаявшейся женщины? Вы ведь и так сильней меня, а потому должны прощать мелкие прегрешения. Да и вообще, я впоследствии вас очень, ну очень, очень отблагодарю за любую помощь и содействие…