Может, один из двух Николаев и был моим проводником в Бескиды?

И дальше: «Кто вы, Калиновский?».

Так двадцать шесть лет спустя мы снова встретились.

Калиновским оказался… Николай Алексеевич Казин, сын рабочего, бывший шахтер, затем инженер.

В Польше о нем писали, говорили как о национальном герое. Его имя, подвиги обрастали все новыми легендами, но… его считали погибшим. А он все эти годы жил в родном городе Кадиевке на Украине, строил, реконструировал угольные шахты.

О том, что его ищут (нашу группу после войны тоже долго разыскивали польские друзья), он сам узнал совершенно случайно из польской газеты «Жолнеж вольности» («Солдат свободы»).

Я написал Николаю Алексеевичу, напомнил ему о нашей встрече. Вскоре из Кадиевки пришел ответ.

…Спасибо, товарищ Калиновский, за помощь в трудную минуту, за память, за доброе слово.

А нам снова пора в Бескиды — в лагерь Тадека.

По просьбе Калиновского мы захватили с собой людей диверсионной группы капитана Собинова. К утру 26 сентября пришли к Тадеку. Вечером того же дня перебазировались всем отрядом на Горную поляну.

На эту поляну нам должны были сбросить груз. Двадцать седьмого с наступлением темноты приготовили костры и стали ждать.

Выписка из справки РО фронта

«Голос через радиостанцию Мак в телеграмме № 19 от 22.9.44 г. сообщил, что радистка Комар 16.9.44 г. арестована через пеленгацию. Сеть сохранилась. После этого 18.9.44 г. Комар сообщила: 14.9 Вилк Восточная окраина Краков — Кобежице… Примечание: во всех радиограммах радистка Комар дает сигнал провала.

25.9 связь с Комаром прекратилась».

Мы ждали самолет с обещанным грузом. Мак, Тадек и я. Ординарец Тадека притащил тулуп. Нам его вполне хватило на троих. Рядом смутно чернели пирамиды хвороста. Я лежал молча, вслушиваясь в тишину ночи. Тут-то и разыскал меня связной из пшедковицкой пляцувки, явки, Яшек.

— Товажиш капитан, товажиш капитан, я спровадзил тутей Ольгу.

Ольга, какая Ольга? Тут я услышал шаги. Легкие, стремительные, очень знакомые. Это была наша Ольга. Схваченная гитлеровцами, вывезенная в неизвестном направлении. Та самая, которую мы уже мысленно похоронили. Стояла передо мною живая, невредимая. И до самого рассвета Комар рассказывала свою одиссею:

— Всю ночь я не смыкала глаз. Прощалась с жизнью. Читала надписи на стенах, слышала ужасы той страшной ночи. Тогда же решила сказать немцам, что у меня якобы назначена встреча в каменоломне. Все тщательно обдумала и на допросе заявила об этом. Приняла решение бежать.

Немцы ухватились за эту мнимую встречу и повезли меня в каменоломню. Но когда мы отъехали от Монтелюпихе, и я увидела грузовики с вооруженными солдатами, мои планы рухнули. Мы вернулись в Краков ни с чем. Немцы перевели меня из тюрьмы в отдел абвера. Я очутилась в руках немецкой контрразведки.

Сразу догадалась, что привезли меня для радиоигры. По разведшколе отлично знала, что это такое: берутся твои позывные, твой шифр, твоя рация и в Центр посылается дезинформация, изготовленная и соответственно приправленная на абверовской кухне.

«Как быть? Что делать? Не соглашаться? Тогда — конец. Снова Монтелюпихе. И уже никакой надежды. А тут хоть и солдат полно, но возможностей для побега больше.

А что, если попробовать? Вступить в игру — еще не значит проиграть».

Меня ввели в радиорубку. Сосед слева, рыжий радист в новеньких наушниках, придвинулся ближе, подмигнул, как старый знакомый, и запел, насвистывая: «Сиб… Сиб… Сиб…».

Мои позывные. Но у каждого радиста свой «почерк». Вот почему им нужна именно Ольга. Что ж, играть так играть.

В «дезотелеграмме» я сообщила Центру заранее обусловленный аварийный сигнал, сигнал провала.

«Омар, Омар», — отстукивала я ключом, пропуская, как было предусмотрено, первую букву своих позывных, и Центр понял: Комар в беде, Комар в руках врага, все, что передает Омар, — деза. Начальником отдела был капитан, а его заместителем — немец, выходец из России, Отман. После бесед с ним у меня возникла мысль склонить его к сотрудничеству с нами. Я начала осторожно прощупывать его. Он действительно понимал, что близок конец, и ему придется отвечать за все преступления, совершенные во время войны. Наконец мне удалось убедить его в том, что, сотрудничая с нами, он сможет частично искупить свою вину.

25 сентября, когда на дворе стемнело, я бежала. Перебралась через шоссе и бросилась к лесу. Как долго я бежала, не помню. Знаю только, что бежала, пока не кончился лес, а он был большой, тянулся километров на пять-семь. И лишь когда я оказалась на опушке леса и увидела впереди Модльничку (в тот момент я не знала, что это за местность), только тогда пришла в себя. Крадучись подошла к какому-то домику, стоявшему на отшибе. Хозяева впустили меня, накормили, но проводить отказались: сказали, что кругом немецкие патрули.

На рассвете они показали мне, как идти дальше. Вскоре я добралась до Рыбне. Там меня переодели, спрятали в копне ржи и установили наблюдение за дорогами. Ночью отправилась к партизанам. Там встретилась с Алексеем. От него узнала, что меня ждут, что все живы и здоровы, что дела идут хорошо. Значит, Врубль и его дочери никого не выдали. Ночью со Сташеком ушла в горы. Утром мы встретились со своими. Какая это была радостная, сердечная, волнующая встреча!

…Побег, вербовка контрразведчика из абвера.

Фантастично, неправдоподобно. Слишком гладко, слишком хорошо все обошлось. Поверит ли Центр? Поверят ли люди Тадека? А ты сам? Я слушал Ольгу и ловил себя на странной мысли: случись все это месяц тому, мог и не поверить. Нет худа без добра. Сам прошел через это. Сам благополучно выбрался из гестаповской петли. Но Отман… Можно ли ему верить? Видно по всему, опытный, тертый. Не исключено: вся история с побегом — начало широко задуманной провокации. Втереться, войти в доверие, наладить связь и одним ударом покончить с группой, со всей агентурной сетью.

А если не провокация? Заполучить заместителя начальника армейской контрразведки. Когда еще случится такая возможность? В руках у Отмана пока одна-единственная ниточка — адрес Тарговского. Его дом назвала Ольга. Я поручил Грозе усилить наблюдение за явочной квартирой и временно свести до минимума контакты с ее хозяином. Теперь оставалось только одно: ждать.

Как Отман стал Правдивым

Гроза успешно легализовался в Кракове. Как агент по снабжению беспрепятственно разъезжал по городу, наведывался и в соседние села. Его главный участок работы — военные объекты, система оборонительных укреплений. Гитлеровцы, доносил Гроза, ежедневно вывозят из города поляков в направлении Бохни и Мохова — на рытье окопов, противотанковых рвов.

Правой рукой Грозы стал Музыкант, Юзеф Прысак, глава уличного оркестра, точнее, семейного трио (сам Юзеф, его жена и дочь). Случалось, к оркестру присоединялся и Алексей с аккордеоном. Тогда трио становилось квартетом. Стася, младшая из Прысаков, тоненьким голоском выводила жалобные солдатские песни про фатерланд и фрау. Плакала скрипка Прысака. Иногда оркестр приглашали в военные казармы и рестораны «только для немцев». Жили Прысаки в предместье Кракова, Броновице.