Павел первым оторвался от поваленного дерева, перекатился под куст. При этом он боковым зрением отметил, как на правом фланге активизировался Булыгин. Тот зеркально повторял его действия.

Они вползли в лес, на голоса. Немцы быстро шли им навстречу. Это означало, что они хотели пройти вдоль озера до ближайшего лесного массива. За деревьями мелькали люди.

Павел рискнул оторваться от мерзлой земли, приподнял голову. Рядом с ним лежал Виталий Еремеев. Где-то справа затаились Кобзарь с Булыгиным. Их не было видно. Если они проявят терпение, то немецкие солдаты пройдут мимо них. А там и до доктора Менделя недалеко.

От земли холодило. Шуршала прелая листва под животом. Немцы приближались.

Майор поздно понял свою главную ошибку. Им надо было оставаться на опушке и бить в упор, когда фашисты выйдут из леса. Но кто же знал, что они двинутся именно сюда, а не отправятся прямым ходом в чащу!

Ждать дальше не имело смысла. Сейчас немцы пойдут мимо и наступят на голову.

Майор переглянулся с Виталием. Молодой офицер побледнел, сжался в пружину, мелко вибрировал. Карикатурная улыбка исказила его лицо.

— Поехали, командир? Мы готовы на все?

«Вот только все не готово, — подумал Никольский. — Но юноша прав — пора».

Майор кивнул.

Они из двух стволов сеяли разумное, доброе, вечное, косили тех немцев, которые шли в авангарде процессии. Били без пауз, приподнявшись на колени, потом, не сговариваясь, перекатились в разные стороны, стали палить, не видя мишеней.

«Раненый Мендель меня тоже устроит, — решил майор. — Даже мертвый. Пусть он лучше подохнет, чем сбежит!»

Лес взорвался. Валом взметнулась жухлая листва, посыпались сухие ветки с деревьев. Кричали люди в штатском, попавшие в ловушку. Несколько человек уже лежали, обливаясь кровью. Остальные пятились, стреляли из автоматов.

Справа тоже захлопали выстрелы. Это Булыгин и Кобзарь открыли огонь по флангу противника. Немцы метались, не знали, куда бежать. А тут еще у них в тылу воздух порвало совершенно ненужное, какое-то диковатое «ура!». Этот крик вылетал не то из двух, не то из трех глоток и сопровождался пальбой. Значит, остались на склоне живые солдаты. Теперь они кинулись исправлять свои ошибки.

Трещали и ходили ходуном заросли орешника. Туда отступили выжившие немцы. Ор стоял такой, словно ссорились сороки.

Оперативники перебегали, сжимали полукруг. Быстрее, пока враги не повалили в чащу!

Справа поднялись Булыгин и Кобзарь. Они бежали, пригнувшись, и кричали невидимым красноармейцам, чтобы те прекратили стрельбу. Здесь свои. Как бы не нарваться на огонь, который совершенно зря называется дружеским! Ситуация становилась щекотливой, повышался риск попасть в своих.

А вот перед немцами такая проблема не стояла, Они откатывались за кустарник, прикрывали тех людей, которых должны были защищать.

— Вперед, сейчас уйдут! — приказал майор Еремееву. — Осторожно, голову береги, другую на складе не выдадут!

Они продвигались вперед, используя естественные укрытия. Несколько человек мелькали справа, прятались за деревьями, шли тем же курсом. Это были офицеры контрразведки. С ними двое или трое красноармейцев покойного Удальцова. Один из них, кажется, был ранен. Погоня шла охватом, заходила с юга, с востока.

Павла преследовала неуютная мысль:

«А ведь беглецов-то больше, чем нас, загонщиков! Немцы потеряли всего четверых».

Тела в бесхитростной крестьянской одежде были разбросаны по лесу. Один еще хрипел, закатывал глаза, хватался за низко растущую ветку осины. У этого голубоглазого молодчика был прострелен бок. Он пыхтел, не мог поднять «МП-40».

На сем его жизненный путь был закончен. Павел, пробегая мимо, вскинул автомат.

Молодчик как-то обмяк. Видимо, перед его глазами пронеслись все «этапы большого пути»: учеба в юнкерском училище, белокурая Гретхен, пообещавшая дождаться победителя и нарожать ему десяток таких же голубоглазых сверхлюдей.

Пули пробили череп эсэсовца. Оттуда брызгами вылетели и размазались по стволу осины все эти воспоминания.

Противник уходил в лес. Другого выхода у него не оставалось. Мелькали люди за деревьями, откатывались в чащу. Их прикрывали автоматчики. Мендель прятался где-то сзади. Эсэсовцы пятились, ожесточенно отстреливались.

Еремеев теперь находился слева, прыгал, как заяц, помалкивал, стиснув посиневшие зубы. Остальные ломились через лес где-то справа.

Павел проскочил орешник и запнулся о труп мужчины средних лет. Тот валялся с раскинутыми руками, запрокинув голову. Зрелище не самое аппетитное. Лицо изувечено, залито кровью. Только мертвые глаза испускали какое-то нездешнее мерцание. Коллега и помощник Менделя по многотрудной работе?

Лес, который должен был уплотняться, вдруг разредился. Погоня сдуру выбежала на открытое место, где и попала в капкан! Очевидно, здоровяк с косторезом поджидал именно этого момента. Пулемет заработал совсем рядом.

Майор заранее почувствовал неладное. Это его и спасло. Никольский повалился плашмя, потерял шапку, зарылся головой в какое-то хрустящее слякотное месиво. Катился за ближайшее дерево Еремеев, оглашал лес злыми матерками. Оба живы!

На правом фланге ситуация была сложнее. Там кто-то хрипел, выл подстреленной выпью, хлопали рваные выстрелы.

Погоня застопорилась. Майор и старший лейтенант поползли вправо, чтобы выйти из-под кинжального огня. Охнул Виталька, собравшийся перебежать и угодивший в замаскированную природную ловушку. Ногу подвернул! Он рухнул в канаву и завыл, как волк на полную луну. Глаза его от боли вываливались из орбит.

Дурные предчувствия уже не просто царапали душу Павла. Они рвали ее когтями! О себе он уже не думал, только о провале задания. А еще майор понятия не имел, кого немцы подстрелили справа. Он полз, извиваясь как уж, врастал в землю, когда пули выбивали фонтаны под носом.

Пулеметчик транжирил патроны и тем самым совершал непростительную ошибку. Стрельба оборвалась. Судя по всему, кончилась лента.

Павел несся скачками, бил из «ППШ» с вытянутых рук. Он что-то кричал, ноги его вязли в рыхлой глине. Она лишь сверху схватилась корочкой льда.

Майор засек пулеметчика, засевшего в разъеме раскидистой двуствольной осины. Это был рослый тип с пухлыми щеками и носом-картошкой. Запасной ленты у него не было. Он отбросил пулемет, рукавом зацепился за сучок и насилу освободился, вырвав клок материи. Немец извивался, стряхивая со спины автомат, но понял, что не успеет.

Русский офицер со стальными глазами уже подбегал к нему, неотвратимо сокращал дистанцию. Эсэсовец попятился, дико заорал, оступился и рухнул, на задницу. Он пытался ползти, перебирал руками, обливался страхом, слюной. Его физиономия неестественно перекосилась.

Павел вбил ему в грудь несколько пуль, перемахнул через умирающего противника. Он не замечал, что происходит вокруг. В диске что-то оставалось, но он решил не рисковать, сменил его.