Алексей сбросил ментик, отдал Волоху кивер, стал в позицию.

С первым звоном он почувствовал, что шпага противника в умелой руке. Клинок Истомина точно шел на укол, давал надежную защиту, стремительно мелькая разозленными осами. Алексей с трудом выдерживал его натиск и в первые минуты схватки его умения хватало лишь на то, чтобы отбивать молниеносные атаки. Не зря Истомин, как вызванный на поединок, коварно выбрал шпагу — сам умелый в ее владении, он справедливо полагал, что гусарскому офицеру больше по руке тяжелая сабля, а не гибкий, быстрый и легкий шпажный клинок.

Окружив дуэлянтов полукольцом, взволнованно наблюдали гусары за поединком, переживая за своего командира, видя, что он не очень уверен, не очень умел в этом оружии. Со времени кадетского корпуса Алексей не держал в руке шпаги. Хотя был среди своих первым фехтовальщиком. Пику только и штык не любил — неизящное оружие, — однако не избегал и это мастерство освоить. В сражении любое оружие должно быть по руке. Видел он, как лихо отбивались артиллеристы тяжелыми банниками от насевших на батарею солдат.

— Не сметь! — вдруг раздался визгливый голос, и в распахнувшемся во втором этаже окне появилась разгневанная Софи в пеньюаре, с неубранными волосами. — Не сметь проливать кровь в моем доме! Вон отсюда! Гони их, Базиль!

Рад бы Базиль гнать, да уже поздно. Алексей приладился, правая рука его, да и все тело вспомнили давнюю науку, кисть заработала именно так, как нужно ей работать не саблей, а шпагой. Да и нашел он слабое место у противника — тот плохо двигался, неповоротлив был, грузен. Не в пример офицеру, сохранившему и укреплявшему в своем теле все то, что нужно в походе и в бранном деле.

Овладев инициативой, Алексей все больше теснил Истомина; тот начал отступать, пятиться…

— Убей его, Базиль! — Софи выкинула в окно оголенные до плеч руки.

Двойного натиска Истомин не вынес, и в тот момент, когда Алексей провел подготовленный стремительный удар, повернулся и побежал — шпага воткнулась ему в ягодицу. Базиль взвизгнул, выронил оружие, схватился за раненое место. Гусары безжалостно захохотали.

Алексей обтер платком кончик клинка, подобрал ножны, вставил в них шпагу, пробормотав:

— Осквернил, однако, славное оружие.

Волох, усмехнувшись в усы, добавил:

— Вот, предлагали же ему порку, легче бы обошлось.

Сбежала со ступеней крыльца Софи, обняла Базиля, повела в дом, все время стеная:

— Дóктора! Убийцы! Где доктор? Послать за ним немедля!

— Прощайте, сударь. — Алексей сделал легкий поклон. — Надеюсь, вы удовлетворены?

Истомин не ответил. Обернулась заплаканная Софи:

— Мужлан! Солдафон! Будь проклят!

Елагин вскочил в седло. Волох — тоже, проговорив:

— Удирать надо. Чую от сердца: француз нагрянет.

— Оно и кстати, — добавил молодой гусар, вставляя ногу в стремя. — Ж… барину подлечат.

— Я рад, что так сложилось, — сказал Алексею Елагин, скакавший рядом. — Теперь не станет шум поднимать — получить на дуэли такую позорную рану…

— Да мне все равно, — отмахнулся Алексей.

— Наплюнуть, — добавил Волох, склонный подслушивать.

Жози-Луизе Бургонь от Ж.-О. Гранжье.

«…Презабавная история приключилась с нами вчерашним днем. Наш полк дневал и пополнял запасы продовольствия возле какой-то русской деревеньки — название не вспомню, да и не разобрал. Едва мы спешились, примчался в коляске некий субъект, штатский, с хорошим французским языком. Как выяснилось, управляющий имением здешнего помещика, от коего и передал нам, офицерам полка, приглашение на обед и отдых. Мы с радостью приглашение приняли.

Надобно заметить, что в отличие от ненависти простого люда многие помещики, наиболее просвещенные и глотнувшие европейской культуры, весьма дружелюбно и гостеприимно к нам настроены. Они радушно нас принимают, снабжают продовольствием, не жалеют кормов для лошадей, жалуются на своих подданных и просят их наказания. К слову бы заметил, моя веселая Жози, что в городах и городках, нами отбитыми и занятыми, девицы легкого поведения (по-русски их называют каким-то неблагозвучным словом) так же весьма благосклонны к нашим солдатам и берут довольно скромную плату за свои услуги. (Порой, к прискорбию, довольствуясь звонкой оплеухой на прощанье.)

…Но я отклонился. Исправив все необходимое по службе, мы отправились верхами по любезному приглашению в имение… Ильменьевка (черт сломит эти русские имена). Нас встретили, как у них говорят, хлебом-солью хозяин и его супруга, прилично изъясняющиеся, но с варварским акцентом, на нашем языке (который стал всеевропейским), предложили нашему вниманию изысканный, хотя и довольно скромный по военному времени обед, обласкали и сказали много искренних комплиментов, как нашему императору, так и нашему воинству в лице присутствующих офицеров. Хозяйка дома, Софи по имени, была откровенно любезна, особенно с нашим юным капралом. Он, разумеется, как истинный француз, не разочаровал дебелую дворянку и поднялся с ней на короткое время в мезонин, куда она увлекла его под предлогом посмотреть саксонский фарфор и портреты предков. Я полагаю, что ихние предки остались довольны нашим капралом.

А смешная история случилась чуть ли не следующим днем. По иронии судьбы и перипетий войны на чужой земле, в то же время, несколько позже нас, тороватую супружескую пару навестили русские гусары. Они вели себя не в пример нас грубее и истинно варварски. Не обратив внимания на чары хозяйки, отобедали и выгребли из тайных закромов помещика не меньше десяти четвертей отборного овса для своих лошадей.

Оскорбленный в своих лучших чувствах помещик прислал в наш полк нарочного с сообщением, что эти гусары обосновались неподалеку, в деревеньке. Да еще и содержались в этом сообщении сведения об том, что эскадрон русских гусар ведет обоз с провиантом, с оружием, с фуражом.

Дабы восстановить справедливость, мы кинули в то село до роты наших кирасир. С расчетом, что между вечером и ночью усталые русские будут варить свою «kasha» и пить свою «vodka». Набьют свои «брюха» грубой варварской пищей, зальют свои головы «vodk’ой» и завалятся с красными девками храпеть под скирдами соломы.

Но, дорогая Жози, видно, водки было мало, либо девки не оказались столь любезны, как многие дворянки и веселые девицы, но нас встретили пушечным огнем, гусарскими саблями и ружьями крестьян. Я сражался в этой стычке отчаянно, и разве что не один из своей роты остался благодаря Господу и твоим молитвам в живых и не плененным.

Твои милые губки уже сложились, вижу, в гримаску: что же здесь забавного? А все забавное впереди. И, кажется, прости мою унылость, — позади.

Так что же дальше? Разбитые бесславно, без добычи, мы вернулись в полк. Наш славный командир по-солдатски отпечатал нас бранными словами, в коих было уже множество позаимствованных из русского языка. Надо сказать, что бранный русский язык весьма образен и оскорбителен. В нем много таких оборотов, идиом, что впору браться за саблю. Однако между собой они этими словами общаются обыденно, и особой обиды в них не видят — разве что оценку умственной деятельности и указание для дальнейшей деятельности. Надо признать, что последнее не всегда понятно и зачастую противоречит первому.