Карл Иванович заново просмотрел бумаги, связанные с происшествиями в пасхальную ночь. Баранья кость, ставшая орудием убийства, указывала на то, что преступник — Роман Закряжный. Но художник яростно отрицал свою вину. Поступили и результаты дактилоскопической экспертизы. К разочарованию Карла Ивановича, на отполированной поверхности орудия убийства отпечатков пальцев Закряжного не обнаружилось. Да и вообще никаких отпечатков найдено не было — очевидно, злоумышленник орудовал в перчатках, а до того тщательно протер орудие убийства. Уничтожить следы мог, конечно, и сам художник.

Погорячился Карл Иванович Вирхов и когда оказывал на подозреваемого психологическое давление, обвиняя Закряжного в организации поджога в Воспитательном доме. Версия с сообщниками выглядела малоубедительной, хотя и красивой — Закряжный в кутузке, а сообщники, сговорившиеся заранее, поджигают здание, чтобы обеспечить главарю алиби.

Предыдущая ночь тоже не обошлась без пожара. Горело помещение, в котором расположилась выставка Дамского художественного кружка. Был там и портрет императора Петра кисти Романа Закряжного. Художник пока не знает, что еще один его «шедевр» уничтожен. Пожары в Петербурге, конечно, не редкость, но в этих двух есть какая-то странность. Каменная Адмиралтейская часть, по сравнению с другими, горит редко, оба пострадавших здания содержались в порядке, требования пожарных соблюдались. Хуже всего, что оба пожара косвенно задевают Вдовствующую Императрицу. Вирхов в совпадения не верил. Он не сомневался, что имели место поджоги. Но в кого метили?

Вирхов перебрал все донесения, поступившие на этот час в его кабинет из сыскной полиции. Страховой агент Багулин после пасхальной ночи отправился к себе домой — видимо, отсыпаться. Во второй половине дня вышел из дома и сделал несколько визитов — ездил поздравлять вышестоящих чиновников страхового товарищества «Саламандра». По пути заскочил в лавровые оранжереи Таврического дворца, где выставлена для приема заказов гнутая садовая мебель фирмы Шлоссберга, клиента «Саламандры». После выставки образцы планировали передать в собственность мастерских приюта св. Ольги, находившегося, между прочим, под покровительством Марии Федоровны. Ближе к вечеру посетил Багулин Екатерингофский дворец, после этого отправился ужинать в «Фортуну». Оттуда загулявшего клиента, находившегося в полубессознательном состоянии, доставил домой извозчик, в пролетку Багулина усаживал швейцар ресторана.

Дмитрий Андреевич Формозов, доставив вместе с двумя полицейскими из квартиры художника портрет Петра в Аничков дворец, вернулся ближе к утру на свою казенную квартиру. Отоспавшись, явился вновь во дворец, приглядеть за установкой портрета, затем подался в Исаакиевский собор, где около часа беседовал с настоятелем, затем поехал на Мойку, к дому, где проживали господа Шебеко.

Полдня валялся в постели и долговязый англичанин Стрейсноу. Заказал завтрак себе в номер, говорил по телефону, затем пошел в одиночестве побродить по городу и где-то у Поцелуева моста свернул в грязную подворотню. Агент не сразу понял, что та ведет в три проходных двора, и не смог определить, куда свернул англичанин. С час протоптался агент на набережной Мойки, не выпуская из виду злосчастную подворотню, и уже собирался мчаться вновь к гостинице, чтобы там поджидать объект наблюдения, но англичанин появился — шел медленно и, оказавшись на тротуаре, начал озираться. На его счастье, мимо проезжал извозчик и именно на нем мистер Стрейсноу возвратился опять в гостиницу. Более из своего номера не выходил. Ни с кем не встречался.

Гораздо лучше обстояли дела с господином по фамилии Крачковский. В Петербурге удалось найти четырех Крачковских. Под описания Лукерьи, тетки убитой мещанки Фоминой, и домовладелицы Бендерецкой подходил один. Высокого роста, лысоватый, внушительное брюшко его колыхалось над длинными кривоватыми ногами. Он не отрицал, что обращался к вышивальщице, и даже предъявил вышитый Аглаей халат, разумеется, не холщовый, а бархатный, и разукрашенный шелковыми драконами. Опять же — ничего о Дмитрии Донском на халате не было написано. Да и халат этот, по утверждению господина Крачковского, забрал он у Аглаи за три дня до Пасхи. Было у него и твердое алиби — хозяин ресторана «Семирамида», метрдотель и все опрошенные служащие подтвердили, что в предполагаемое время убийства вышивальщицы господин Крачковский вместе с господином Холомковым разговлялись в отдельном кабинете ресторана.

Помощники Карла Ивановича собрали сведения и о происхождении основных фигурантов дела.

Роман Закряжный, сын мелкопоместного дворянина из Херсонской губернии, приехал в Петербург совсем юным, сразу был принят в Академию художеств, учился у Чистякова, стажировался в Риме, но курс неоднократно бросал, потом возвращался снова. Слабости к крепким напиткам не имеет, на бегах не играет. Неуживчивый характер и самомнение развели его с передвижниками, пробовал выставляться вместе с художниками «Мира искусства», но повздорил с ними по поводу трактовки образа Петра. Долго бедствовал. По протекции члена попечительного Совета Ведомства учреждений Императрицы Марии — Липатко, имеющего поместья в Херсоне, — получил заказ на портрет Петра для Воспитательного дома. После этого материальное положение Закряжного выправилось, последовали хорошо оплачиваемые заказы от казенных учреждений на портреты великого императора, но образ жизни и мастерскую Закряжный не переменил…

Матильда Ваньковская, по мужу Бендерецкая, — обрусевшая полька из Томашовского уезда Люблинской губернии, дом в К-ком переулке достался по наследству от мужа Адама Бендерецкого, вдовствует десять лет, детей, родни не имеет. Поведения благонамеренного, дом содержит в порядке.

Модест Багулин — сын разорившегося купца из Гатчины, живет в небольшой квартирке, охвачен стремлением собрать хоть какой-то капитал, без устали работает на страховом поприще. Человек приятный, общительный, балагур. Страховое товарищество «Саламандра» подтвердило, что Модест Багулин — один из лучших страховых агентов: тогда как основная масса едва зарабатывает рублей сорок-пятьдесят в месяц, улов Модеста Багулина доходит в иные месяцы аж до двухсот рублей!

Дмитрий Формозов — единственный сын инспектора уездных училищ Архангельской губернии Андрея Венедиктовича Формозова и его супруги Ксении Карповны закончил гимназию, затем университет, после чего пошел по линии Министерства просвещения… По рекомендации казначея Человеколюбивого общества Михайловского, дальнего родственника матери, был принял на службу в Ведомство учреждений Императрицы Марии Федоровны. Скромен, опрятен, услужлив, добросовестен, нареканий по служебной линии не имеет.

Что же касается мистера Стрейсноу, то относительно него еще вчера был отправлен запрос в Англию, но сведения придут не ранее, чем через несколько дней. Одно можно утверждать с уверенностью, отпечатки пальцев мистера Стрейсноу не значатся ни в одной дактилоскопической картотеке России.

Впрочем, то же самое относится и к господам Багулину и Формозову.

Вот и получается, что, как ни крути, основной подозреваемый в убийстве — Роман Закряжный, привравший насчет холста с вышивкой. Карл Иванович встал с кресла, прошелся по комнате, поглядел в окно. Даже сквозь стекла было слышно звонкое щебетание птиц — и это в начале апреля! Наверное, весна будет ранней, а лето — жарким.