Сначала над черно-зелёными верхушками сосен появились башни. Они напоминали сторожевые тюремные вышки, вот только находившиеся в них люди не были вооружены и отвечали всего лишь за прожекторную подсветку и качество звука. Затем дорога повернула, и они приблизились к ограде из колючей проволоки высотой до двадцати футов. Параллельно ограде, футах в тридцати, тянулся и внутренний забор примерно такой же высоты. Далее высились ярко-зеленые холмы. Устроители фестиваля вырубили и распродали все деревья с холмов внутри огороженной забором территории, выкорчевали пни и покрыли сырую землю свежим дёрном. На зелёных лужайках теснились толпы людей. Повсюду, словно грибы после дождя, вырастали палатки, в воздухе реяли флаги. На одинаковом расстоянии друг от друга были установлены передвижные туалеты ярко-оранжевого цвета. Отовсюду слышались голоса, крики, пение и музыка. За возвышенностью, на которой располагалась сцена, плескались иссиня-чёрные волны озера Тотенкопф. Территория фестиваля была огорожена даже со стороны воды.

— Можно подумать, их беспокоило, как бы кто-нибудь не проник сюда бесплатно, — сказал Джо.

— Эти люди умеют огораживать территорию, — заметил Отто Уотерхаус.

Хагбард расхохотался.

— Эй, Отто, так ты расист, когда дело доходит до немцев?

— Я говорил о белых вообще. Они и в США точно так же обустроили довольно большие площади. Я видел несколько таких мест.

— Но ни в одном из этих мест мне не доводилось видеть геодезический купол, — сказал Джордж. — Смотрите, какой высокий. Интересно, что в нем.

— Я читал, что кабутеры собирались построить купол и оказывать в нем первую помощь при плохом трипе, или что-то в таком роде, — заметил Джо.

— Возможно, из купола надо слушать музыку, — предположил Гарри Койн. — Черт, если учесть размеры этой штуковины, вряд ли оттуда видно людей на сцене, не говоря уже о том, чтобы их слышать.

— Ты просто не знаешь, какие у них динамики, — сказал Хагбард. — Когда начнёт греметь музыка, её будет слышно до самого Мюнхена.

Они подошли к воротам. На арке красовалась надпись, выведенная готическими буквами красного цвета:

EWIGE BLUMENKRAFT UND EWIGE SCHLANGEKRAFT.

— Видите? — заметил Хагбард. — Выставлена на всеобщее обозрение. Но предназначена для тех, кто знает и, прочитав, поймёт, что близится час. Они больше не собираются таиться.

— Что ж, — сказал Джо, — по крайней мере, там не сказано «Arbeit macht frei»[17]. Хагбард протянул контролёру, одетому в чёрную униформу, оранжевые билеты на всю группу, действительные в течение недели. Контролёр аккуратно их прокомпостировал и вернул Хагбарду. И они вошли на территорию Ингольштадтского Фестиваля. Когда солнце опустилось над дальним берегом озера Тотенкопф, Хагбард и его спутники поднялись на холм. Огромная надпись над сценой возвещала, что играет «Оклахомский клуб обучающихся домашнему хозяйству». Из динамиков грохотала старая, всеми любимая вещь этой группы — «Кастер Стомп».

Участники группы «Американская Медицинская Ассоциация», одетые в чёрные переливающиеся туники и шаровары, за сценой держались особняком и созерцали закат. Музыканты из других групп стояли толпой и болтали, радуясь возможности познакомиться друг с другом. Они по-братски приветствовали тех немногочисленных фанатов, которым удавалось прорваться через оцепление. Но люди в белых костюмах, сопровождавшие «Американскую Медицинскую Ассоциацию», не подпускали к ней ни публику, ни коллег-музыкантов. Это считалось общепризнанной привилегией АМА. В конце концов, именно их провозгласили величайшей рок-группой в мире. Их диски продавались лучше всех. Во время гастрольных турне они собирали намного больше слушателей, чем в своё время «Битлз». Их музыка звучала повсюду. Как «Битлз» какое-то время были выразителями новой свободы шестидесятых, АМА стала олицетворением духовной подавленности семидесятых. Секрет её популярности заключался в том, что она ужасала публику, напоминая людям обо всех несчастьях, ежедневно сыплющихся на их головы. Таким образом, простой акт слушания и лицезрения АМА был чем-то вроде расчёсывания зудящего лишая. Они превращали боль в удовольствие. Молодые ребята, чтобы научиться наслаждаться страданием (поскольку страдание было их жребием), миллионными толпами валили на концерты АМА.

— Это как прожектор, — сказал Вольфганг. — Мы в центре. Наше послание проецируется на параболическое зеркало яркого молодого человеческого сознания. Отражаясь и фокусируясь, оно пронизывает озеро на глубину одной мили и пробуждает затонувшую армию. В каком-то смысле воскрешает из мёртвых.

— Мы близки к осуществлению цели, о которой мечтали тридцать тысяч лет, — сказала Винифред. — Сумеем ли мы это сделать? Станем ли мы теми, кто завершит работу, начатую великим Груадом? А если нас постигнет неудача, что с нами случится? — Тогда мы будем гореть в аду до скончания веков, — сухо проронил Вернер. — На что ещё нам рассчитывать, если мы провалим операцию?

— Нам нужно бояться вечности только в том случае, если на свободу выйдет Пожиратель Душ, — сказал Вильгельм. — Но его по-прежнему держат в заточении в Пентагоне.

— Давайте не говорить о провале, — сказал Вольфганг. — Провал исключён. План абсолютно надёжен и, как говорится, «защищён от дураков».

Винифред покачала головой.

— Как раз от дураков-то он и не защищён. Ты, Вольфганг, знаешь это лучше остальных.

Стемнело. В относительном уединении, между забором и травянистым пригорком, стоял большой шатёр из золотой парчи. Было очень тихо — во-первых, потому что далеко от сцены, а во-вторых, потому что именно здесь обосновались дискордианцы. Хагбард скрылся в шатре. Джо и Джордж беседовали снаружи, на свежем воздухе. Джордж кипел от ярости. Он предполагал, что Хагбард резвится в шатре с Мэвис; ему хотелось убить гада. Джо нервничал. Сжимая в кармане маленький пистолет, он прикидывал, не застрелить ли ему Хагбарда прямо сейчас, в шатре, пока тот ублажает женщину — вероятно, Мэвис.

Я кружу, я кружу…

Примерно через полчаса Хагбард с улыбкой вышел из шатра.

— Давай-ка входи, — сказал он Джо. — Ты там нужен. Джордж схватил его за руку, стараясь вонзить пальцы поглубже.

Но мышцы Хагбарда были словно из стали — он даже ничего не заметил.

— Кто там? — прошипел Джордж.

— Стелла, — сказал Хагбард, глядя на виднеющуюся вдали сцену, где выступала группа «Пластиковое каноэ».

— И ты её трахал? — воскликнул Джо. — Чтобы высвободить энергии, да? И теперь нужно, чтобы её трахнул я? А после меня Джордж? А потом все остальные? Это магия левой руки, и это гнусно!

— Давай заходи, — буркнул Хагбард. — Ты удивишься, но я трахал вовсе не Стеллу. Её там вообще не было.

— Кто же там был? — спросил Джордж в полном замешательстве. — Моя мать, — осклабился Хагбард.

Джо повернулся лицом к шатру. Он сделает ещё одну попытку поверить Челине, но потом… Внезапно к нему вплотную приблизилось ястребиное лицо Хагбарда: