И. Мамонтов учуял в нем большого артиста и пригласил в свой оперный театр. Он уплатил за него три тысячи рублей неустойки, значительно повысил его оклад и выдвинул на главные роли в операх. Скоро Шаляпин стал знаменитостью, и о нем говорили, как о чуде природы.

С первых дней своего появления в Москве Ф. И. Шаляпин стал бывать в Столешниках. Молодой Шаляпин в те годы увлекался литературными занятиями, помещал изредка в юмористических журналах разные мелочи. Кажется, в 1899 году он прочитал у Гиляровского четверостишие, написанное в адрес одного из московских дельцов:

Скажи, где надо, комплимент, Во след за веком следуй дружно И в жизни сей, где только нужно, Лови момент.

Оно было напечатано в журнале «Развлечение» за подписью «Федор Шаляпин».

При посещении Столешников он в разговорах с Владимиром Алексеевичем тепло отзывался о С. И. Мамонтове и высоко ценил его указания во время репетиций. Мамонтов часто поправлял его.

— Вы не так себя ведете на сцене и не таким тоном говорите. Вы, Федор Иванович, ведете себя как простой человек. Но ведь вы — царь. Не забывайте на сцене этого. Это главное. Царь Борис Годунов разве так говорил и действовал? — И показывал, каким тоном надо произнести фразу, с какими жестами и как себя следует держать.

Из его разговоров можно было понять, что он сознавал свои пробелы и, как артист, занимающий в частной опере ведущее положение и имеющий высокие артистические данные, стремился к овладению большой культурой, работал над собой много и упорно.

Мамонтов, сам прошедший хорошую школу пения, советовал ему больше учиться и как можно ближе сойтись с профессором В. О. Ключевским, с которым он его познакомил, и рекомендовал чаще советоваться с ним при изучении исторических ролей.

Шаляпин рассказывал о частых встречах с профессором и отмечал их огромное для себя значение. Ключевский помогал ему в раскрытии глубин прошлого, в постижении характеров исторических личностей, в познании исторических ситуаций, быта и нравов.

Напротив дома, где жил В. А. Гиляровский, высятся корпуса дома № 14. Прежде на этой территории стоял маленький двухэтажный домишко, в котором помещался третьеразрядный трактир и постоялый двор для извозчиков. А за ним был большой кусок земли, сплошь заросший травой и напоминавший луговину.

Эту землю приобрели купцы Карзинкины. Появилось множество рабочих-строителей. Сюда навезли массу всякого материала: досок, бревен, кирпича, камня. Закипела работа по строительству корпусов.

По вечерам, когда трудовой день оканчивался, строители, поужинав, высыпали на лужайку, рассаживались каждый где придется и до сна проводили время в пении русских народных песен.

Владимир Алексеевич часто выходил на балкон послушать их.

Взлеты теноров и баритонов, рев и раскаты басов, красивое рокотание бархатных октав сливались в могучую, стройную сотнеголосую симфонию, и нельзя было не заслушаться этим хором. Ни один голос, бывало, не сфальшивит, ни один не сорвется со своей ноты, словно пели не люди, а огромная, хорошо слаженная музыкальная машина. И другое тут было удивительно: хор строителей не знал ни регента, ни спевок, ни репетиций и никем не управлялся. При всем том эти импровизированные народные концерты отличались своим высоким песенным исполнением и были незабываемы. Слушая пение, Владимир Алексеевич говорил:

— На Волге, бывало, так певали. Однажды он сказал:

— Шаляпина надо позвать как-нибудь на этот «спектакль», Федору Ивановичу понравится.

Иногда заглядывал Лев Сергеевич Голицын — знаменитый винодел, человек гигантского роста, с белой косматой гривой, похожий на И. С. Тургенева, тот самый Лев Голицын, которого недолюбливали в Английском клубе за его крайне либеральные речи и за открытые высказывания по поводу того, что он «не посрамлен» никакими царскими наградами, вроде чинов или орденов. На нем простые высокие сапоги и мужицкий ватник, будто он собрался на охоту. В руках у него большой рогожный кулек с двумя бутылками: это подарок Владимиру Алексеевичу.

Не забывал Столешники и старый знакомый московский «златоуст» Ф. Н. Плевако. Он заходил нередко просто повидаться, а теперь пришел, как ни странно, за советом по юридическому вопросу. Раздевшись в прихожей, он входит в редакцию «Журнала спорта», где его встречает Владимир Алексеевич. Фигура «златоуста» внушительная, импозантная, седые волосы заброшены на затылок, лицо принадлежит к разряду значительных, о которых П. И. Мельников-Печерский сказал: «Мы свои лица выслуживаем, как ордена». Поначалу говорили о том, о сем, а потом гость коснулся своего дела.

Некий нефтяной король из Баку, вдовец, имевший уже взрослых сыновей, женился на молодой красивой девушке и стал жить с нею отдельно от семьи. Дети заволновались. Обаятельная мачеха, овладевшая сердцем отца, могла овладеть и его состоянием. Отец мог отдать ей все, а их обделить. Они решили устранить мачеху физически. Узнав об этом, отец растерялся и приехал к Ф. Н. Плевако за советом. Тот предложил написать завещание, выделив каждому свою часть — детям и мачехе. Миллионер согласился, и, казалось, семейный конфликт улаживался. Но сыновья этим не удовлетворились. Отец снова приехал к Ф. Н. Плевако. Старый юрист не нашелся, что сказать, и просил зайти на другой день. Плевако решил с кем-нибудь посоветоваться. Его выбор пал на В. А. Гиляровского.

— Ведь ты у нас умница, — сказал Федор Никифорович, — потому я и пришел к тебе.

Выслушав его внимательно, Владимир Алексеевич достал табакерку, постучал пальцем о крышку, как делал всегда, понюхал, подумал и сказал:

— Ты правильно сделал, оставь все как есть, только добавь в завещании две строчки: «Если мачеха умрет от насильственной смерти, весь капитал, завещанный ей и