Он никогда не рассказывал ей о той ночи на острове Отахейте, с которой все началось. Именно после этой ночи она прочно укрепилась в его мыслях. Островитяне устроили в их честь праздник. Танцы, смех, веселье. Банкс отошел перевести дух, глянул сквозь пальмы на залитое лунным светом море и вдруг направился к воде. Он стоял на берегу, впитывая в себя окружающую красоту, чутко улавливая все ночные звуки — шелест листьев, жужжание насекомых, отдаленный плеск волн, ударяющихся о скалы, — и его охватила неизъяснимая печаль.

Вначале он не понимал причину и лишь спустя какое-то время догадался, что грустит о том, что ему никогда не удастся задержать эти дивные мгновения навсегда свежими в памяти. Да, на «Эндевуре» собрано много птиц и растений, но ему не удастся взять с собой совершенство красоты этих мест. И вот тогда Банкс подумал о девушке и ее рисунках. Если бы она находилась здесь, то сидела бы сейчас на берегу, сосредоточенно сохраняя все нюансы этой ночи.

Зима в Ревсби продержалась почти до конца марта, как бы в отместку за долгое лето. На Великий пост ручьи еще все были замерзшие, и земля тоже, не раскопаешь. Сжав губы, девушка ждала прихода весны, ждала окончания мучений. Дыхание отца было едва слышным, и каждый вдох давался ему со все большим трудом. Она уже перестала сомневаться в том, что это его последняя весна. Умывая отца, девушка обычно громко говорила о начале оттепели, рисовала яркие картины прихода тепла, словно ее слова могли побудить его продолжать жить. Затем подходила к окну, смотрела на хмурое небо и деревья, на которых еще не набухли почки.

Однако первая смерть в Ревсби в этом году нанесла неожиданный визит. В конце марта умер доктор Тейлор. Безнадежный пациент пережил своего доктора. Деревню потрясла потеря, на похоронах присутствовали скорбящие из пяти приходов. Девушка сидела дома и горевала у постели отца, ибо ей было отказано даже пройти за гробом этого добрейшего человека.

Марта посмотрела на изможденное лицо больного, на обледеневшие окна и решила остаться в доме. Продуктов теперь в кладовой должно хватить до весны, а там будет видно. Убитая горем хозяйка ничего не сказала, лишь поблагодарила взглядом. Ее тревожило, где взять деньги на похороны.

В Лондоне Харриет Блоссет тоже ждала. В первые месяцы после отъезда Банкса она носила свое ожидание, как траурное платье. На балах сидела скромно где-нибудь в уголке, и все вокруг говорили, что одиночество придает ей особое очарование. Дни напролет шила для него жилеты, которых набралось уже великое множество. Но шли дни, и вскоре ее начало тяготить это положение Пенелопы. Она была слишком красива, чтобы начать вдовствовать в таком юном возрасте. У нее появились кавалеры. Ни один из них, уверяла она себя, не может сравниться с Банксом, но все равно они были обаятельные, настойчивые и, самое главное, вот тут, рядом. Харриет Блоссет страдала по-своему, но от того не менее болезненно. Вначале считала дни, затем месяцы. А в день, когда была объявлена помолвка ее самой близкой подруги, подождала, пока останется одна, и расплакалась навзрыд.

В Ревсби тем временем умирающий наконец ослабил хватку. За окном уже расцвели желтые крокусы, когда, проснувшись ночью, девушка обнаружила, что он отошел.

К счастью, на этой неделе занятий по расписанию у меня не было. Сорок минут ушло на то, чтобы отменить назначенные на ближайшие три дня встречи в университете и еще двадцать — чтобы подготовить к поездке мотоцикл. Катя пришла, когда я был в кухне, ждал, когда вскипит вода в чайнике. Я перехватил ее в холле, завел в кухню и подал чашку чая вместе с конвертом. Она осторожно раскрыла его.

Там лежали два листа ксерокопий. На первом — лицевая сторона конверта с четко получившейся маркой с Георгом V и смазанным почтовым штемпелем. Адрес выведен твердым, наклонным, легкочитаемым почерком:

Мисс Марте Эйнзби,

Олд-Мэнор,

Стамфорд,

Линкольншир

На втором листке письмо, написанное тем же наклонным почерком.

Отель «Савой»

17 января 1915 года

Моя дорогая Марта!

Полковник Уинстанли верен своему слову, и вот я в Лондоне. Собираться пришлось в спешке, потому не было времени тебе написать и предупредить и еще меньше, чтобы навестить. Конечно, жаль. Но я здесь пробуду немногим больше восьми часов. Передам бумаги генералу Уинтерсу и завтра на рассвете отправлюсь в расположение полка.

Твое письмо проследовало за мной по Франции и догнало только два дня назад. Какая печальная новость! Старик был хорошим человеком и большим нашим другом. Я рад хотя бы, что отошел он с миром. Старик это заслужил.

Замечательно, что ты успела перевезти к нам его птицу. Я всегда жаждал ее иметь, ты знаешь. Птица представляет огромную научную ценность. Даже если забыть, что она связана с капитаном Куком и Банксом. Она интересна сама по себе.

Когда я смогу наконец вернуться, мы составим ее подробное описание и сообщим в Музей естественной истории. Надо, чтобы они знали о существовании такого уникального экспоната. А до той поры храни ее как собственную жизнь. Следи, чтобы, не дай Бог, ее не утащил твой юный Vulpes!

Краткое пребывание в Лондоне принесло мне огромную пользу. Мой дух окреп, и я уверен, что воевать осталось недолго.

Передай от меня всем привет.

Твой любящий брат

Джон.

Катя закончила чтение, и мы посмотрел и друг на друга. Письмо произвело на нее впечатление.

— Птица с острова Улиета, — тихо произнесла она. — Это ведь о ней он пишет, верно?

— Вполне возможно.

Она взглянула на письмо.

— Что значит «вполне возможно»? Огромная ценность для науки… связана с капитаном Куком и Банксом… Это она.

— Нет, лишь «вполне возможно». Наверное, Андерсона в такое возбуждение привело именно данное письмо. Задумать поиски чучела птицы, которое видели двести лет назад, — это сумасшествие, и совсем другое дело, если оно было в сохранности всего каких-то восемьдесят лет назад…

— Птицу можно найти! — Катя сжала мою руку. — И у нас на это столько же шансов, сколько и у него!

— Подождите радоваться. Это же Первая мировая война. А потом была Вторая. Не забудьте о бомбежках. Люди переезжали, избавлялись от разного хлама. В общем, пока никакой уверенности быть не может.

— Но если тогда она была цела, то…

— Да, если птица дожила до того времени, то есть надежда, что она до сих пор существует. Видимо, Андерсон думает так. Но если это его главный козырь, то как он попал к нам? Вряд ли Андерсон сунул конверт под дверь только потому, что счел неспортивным иметь такое преимущество.

Катя разглядывала ксерокопии, словно там можно было найти ответ.