— Принести тебе что-нибудь? — спросил Мэтью.

— Судьба — странная вещь. Нам кажется, что мы распоряжаемся собственной жизнью, но происходят некоторые события, еще раз и еще, и подталкивают нас в определенном направлении. Ты не находишь, что это именно так? Мы можем оказать сопротивление, пытаясь противостоять им. А можем идти в заданном направлении, делая вид, что сами этого хотим. А еще мы можем определить, чего ждет от нас судьба, и помочь этому случиться.

— Я не верю в судьбу.

— Потому что ты молод. В твоем возрасте верят в свои силы. Хотя в иные времена, помнится, молодые прислушивались к советам старших. Считалось, что старики обладают мудростью, обретенной с годами. Но с тех пор все изменилось.

Мэтью понял намек и не стал развивать эту тему.

— Сегодня ты сообщил мне некоторые интересные факты, — продолжал Фотис. — Возможно, твое подсознание уже работает над дилеммой, которая еще не дошла до сознания, потому что тебе не было предложено выбора. Итак. Несколько дней назад ко мне обратился один весьма высокопоставленный чиновник — представитель греческой церкви. Речь идет об иконе. Они намерены приобрести ее и хотят, чтобы я им в этом помог.

Беспокойство пробежало по лицу Мэтью. Он подался вперед, не веря словам Фотиса и одновременно удивляясь тому странному ощущению, что он ожидал чего-то в этом роде.

— А почему церковь обратилась именно к тебе? Откуда они вообще знают про икону?

— У церкви много возможностей, а у меня много друзей в церкви. Они придают очень большое значение возвращению украденных предметов искусства, особенно имеющих религиозную ценность. Для них не был секретом тот факт, что Кесслер владел иконой.

— Но ты только предполагаешь, что она была украдена.

— Нет, — вырвалось у старика, но потом он, похоже, взял себя в руки. — Ты наверняка видел документы, находящиеся в распоряжении адвоката. Что там говорится о происхождении иконы?

— Это более или менее совпадает с историей работы, которую мы с тобой обсуждали.

— Пресвятая Богородица Катарини.

— Это название не используется, но совпадение очевидно. Создана до периода иконоборчества, первоисточник неизвестен. Последние несколько веков — в церкви в Эпиросе.

— А как она попала в руки Кесслера?

— Согласно его объяснению, он купил ее у своего друга, швейцарского бизнесмена.

— Значит, этот бизнесмен — вор. Или тот, кто владел иконой до него. Какая разница? На каком-то отрезке времени она была украдена. Разве есть грек, который бы расстался с ней добровольно?

— Может быть, тот, кто после войны нуждался в деньгах.

— Я же объясняю, она была украдена во время войны. Ее забрали с собой немцы при отступлении.

Ну наконец-то, вот оно. Уже несколько недель его крестный делал какие-то непонятные намеки.

— Откуда ты знаешь?

Фотис вздохнул, вытянул руки, разглаживая незаметную складку на серых клетчатых брюках.

— Ну… Я же говорил тебе, что видел ее раньше.

— Да. Именно поэтому мы и начали вообще ее обсуждать.

— Я тебе не все сказал. Я видел ее во время войны, в церкви, в деревне, где жил твой дед. Он-то и помог мне ее увидеть. Я никогда этого не забуду. У меня было меньше часа, чтобы полюбоваться ею, и все-таки меня покорила ее красота, сила, исходящая от нее. Ты знаешь, я был в партизанах. Я отвечал за организацию Сопротивления в тех краях. Я послал туда человека, чтобы он забрал икону из церкви. До того как немцы ее украдут — или просто спалят церковь, не разбирая, что в ней есть. Они ведь сожгли столько деревень и церквей.

Старик замолчал, поглощенный видением пылающих домов. Мэтью наблюдал за ним, а тот смотрел на птиц. Мэтью чувствовал, что эта история для него не кончится добром, и не только потому, что музей не захочет покупать краденую работу. Информация, которую ему хотелось заполучить, будет стоить ему его авторитета. Каждое слово все глубже затягивало его в то, что замыслил крестный. Что бы это ни было, он не мог сопротивляться. Ведь старики так редко выдают свои секреты.

— Так что случилось?

— Да, что случилось… Я до сих пор точно не знаю. Я послал туда своего лучшего человека. Мы звали его То Fithee. У нас у всех были клички, чтобы немцы не смогли вычислить членов семей. Наверное, тебе это кажется глупым.

— То Fithee. Змея.

— Его звали Змей, потому что ему легко удавалось проскользнуть куда угодно. Ну, были еще и другие причины. Он имел собственное представление о том, что и как делать, но я доверял ему.

— И он не выполнил твое задание?

— Нет, напротив, выполнил. И даже слишком хорошо. Он понимал — гораздо лучше, чем я, — насколько ценна икона, и решил заполучить ее любой ценой. — Фотис облизнул пересохшие губы. — Он убил священника.

Мэтью откинулся на спинку скамейки. Все было хуже, чем он предполагал.

— Зачем?

— Я говорю слишком быстро. Я не знаю наверняка, сделал ли это именно он. Каким-то образом в эту историю оказался замешан священник, и потом он умер.

— А что случилось с иконой?

— Церковь была сожжена, думаю, немцами, хотя он тоже мог приложить к этому руку. Тогда я решил, что икона сгорела вместе с церковью, и только позднее узнал, что мой человек передал ее немецкому офицеру.

— Передал?

— Обменял на оружие и боеприпасы. Чтобы воевать с коммунистами. Как только мы узнали, что немцы разбиты, это стало приоритетом, задачей номер один. Так что видишь, он не был вором, он был патриотом. Я точно знаю, что он получал приказы от кого-то повыше меня.

Мэтью потопал ногами, чтобы немного согреться и успокоиться. Икона вдруг потеряла для него свою привлекательность, как будто ее поверхность была покрыта брызгами крови. Он не сможет смотреть на нее прежними глазами. Фотис как будто прочитал его мысли.

— Многие убивали, чтобы получить эту икону и другие, подобные ей. Это не должно удивлять тебя, мой мальчик. А может быть, тебя шокировала кровь на руках твоего крестного?

— Ты же не приказывал ему убивать того священника.

— Нет, но я был его командиром, а он был у меня в подчинении. У него были свои интересы — они у всех были. Это печальная история. Мне жаль, что я расстроил тебя. Конечно, ты предпочел бы смотреть на икону только как на произведение искусства, но поскольку ты еще и историк, я решил, что тебе следует знать о том, что с ней связано.

— И все же это не урок истории. Кажется, ты упомянул греческую церковь.

— Конечно. Я лишь хотел сказать следующее. Мы уже обсудили то значение, которое икона будет иметь для музея. Ты знаешь или должен знать, что икона обладала ценностью не только как символ веры, она исцеляла людей там, в своей стране. Для меня одно это уже является достаточной причиной вернуть ее туда. Если же этого мало, положи на весы печальную историю ее исчезновения и заплаченную за нее кровавую цену. Разве после этого могут остаться какие-то сомнения относительно того, как следует поступить?