Тут же, на Павелецком, он сдал билет на поезд «Москва – Порт-Ветровск» и у кромки привокзальной площади отыскал автобус, следующий в Ростов. По итогам «визита» окольный путь гарантировал хотя бы минимум безопасности. Автобус тем и хорош, что можно выйти там, где вздумается пассажиру, днем ли, ночью. Да и по времени в Порт-Ветровск он должен был прибыть раньше поезда, огибающего мятежную Чечню Сальскими степями, на десять часов. Этого времени хватало для организованного отхода.

Редакция газеты «За честь Родины» состояла в штате 201-й мотострелковой дивизии. И поскольку Астманов принял на себя обязанности корреспондента, то, будь добр, изучай историю соединения, пропагандируй славные боевые традиции! Таков был справедливый приговор редактора. Астманов не возражал, но, правда, заметил: «Подвиг дедов будем славить?» – намекая на то, что ограниченный контингент советских войск в Афганистане в основном состоял из детей невоевавших отцов. Выпал такой счастливый период России, что выросло и вырастило детей поколение, пороху не нюхавшее.

Пролистав за день все доступные материалы в политическом отделе, Астманов отчаялся. Обсосанные фразы, плод творчества дивизионных пропагандистов, ни уму, ни сердцу ничего не давали. И совершенно было непонятно, почему солдат должен гордиться именно своей 201-й мотострелковой дивизией. Из тупика помог выйти подполковник Русаков. Должность у него была замечательная – заместитель начальника политотдела по работе с местным населением.

– Допуск есть? – усмехнулся Рысков, выслушав сетования корреспондента. – Иди в штаб, выпиши исторический формуляр дивизии и, в разумных пределах, используй. Конечно, и там не все правда, но брехни поменьше будет. Это, брат, документ!

Пожелтевшие, ломкие страницы формуляра действительно воскрешали время. Астманов погрузился в разбухшие тома, как в увлекательный исторический роман.

Само рождение дивизии было замечательным: в мае 1943-го ее спешно сформировали из пограничной бригады НКВД, имевшей боевой опыт со времен финской кампании, бригады внутренней охраны Ленинграда, три года воевавшей с диверсантами, ворами и мародерами, и частей морской пехоты Балтийского флота. Такая, даже изначально обреченная на гибель, «болотная» дивизия не могла исчезнуть бесследно. Пограничники, стрелки НКВД и морские пехотинцы. Это была гремучая смесь!

В тесном закутке секретной части Астманов делал пометки, переписывал наиболее интересные, на его взгляд, данные из журнала боевых действий дивизии:

«…20 января 1944 года подразделения 92-го стрелкового полка вышли к полотну железной дороги Гатчина – Владимирская у села Большое Замостье. Высокая насыпь была превращена противником в линию обороны. Старший лейтенант М. Миронов со своей ротой в ночной атаке сбил немцев с насыпи. Миронов был ранен осколками мины в обе ноги. В течение 15 часов, до подхода основных сил полка, рота удерживала позиции, уничтожив 240 гитлеровцев.

…В течение 25–26 января 1944 года противник потерял около двух тысяч солдат и офицеров, были захвачены трофеи: пулеметов – 20, минометов – 5, стрелкового оружия – 153. Наши потери составили: убитых – 142 человека, раненых – 734, пропавших без вести – 15.

…С 22 по 31 января 1944 года дивизия вела непрерывные наступательные бои. За это время освобождено более 55 населенных пунктов.

Нанесены потери противнику: убиты и ранены более 6000 солдат и офицеров. Уничтожено: пулеметов – 50, винтовок – 150, танков – 2, бронетранспортеров – 3. Захвачено: лошадей – 68, полевых орудий, тягачей – 25, самолетов – 3 (из них один неисправный).

…1 марта дивизия, имея в первом эшелоне 92-й и 122-й стрелковые полки, перешла в наступление в направлении Сиргала… Дивизия встретила исключительно упорное сопротивление противника, укрепившегося в лесном массиве и по западной окраине болота вост. Сиргала.

Перед фронтом наступления дивизии оборонялись части 170 ПД, пополненные личным составом и техникой.

За время наступления дивизии с 1 по 10 марта дивизия продвинулась от 1 до 2 километров, нанеся противнику следующие потери: убитыми и ранеными – 2500 человек, захвачено – 20 пулеметов, 130 винтовок.

В ночь с 9 на 10 марта боевой участок был передан 131-й стрелковой дивизии. С 12 по 26 марта дивизия, выйдя во фронтовой резерв, пополнилась личным составом и вооружением.

С 27 по 31 марта дивизия вела бои в составе 117-го стрелкового корпуса… Успеха не имела».

Астманов понимал, что даже в таком документе, как исторический формуляр, далеко не вся (и не все) правда. К примеру, записано, что дивизия продвигается на один-два километра, уложив две с половиной тысячи фашистов, а затем отводится на переформирование. Из документов на два месяца исчезает фамилия комдива Якутовича, меняются командиры полков. Ни слова о своих потерях, об «эпидемии», скосившей командование дивизии… «Успеха не имела» – скупо гласил о тех днях главный исторический документ. Мог ли знать Астманов, что через шестнадцать лет он будет вновь вчитываться в пожелтевшие страницы солидных томов и медленно соображать, что же заставило «штабных» выбросить из истории дивизии ровно половину своей же афганской истории, с 1981-го по 1985 год. Но это будет в середине девяностых годов в «суверенно-послевоенном» Таджикистане, когда дивизия станет «последним легионом империи» в самой отдаленной ее колонии. И вот ведь совпадение: последней дивизия вошла в Афганистан, последней вышла. А пока на дворе год 1981-й…

В военно-исторических изысканиях Астманов провел три дня, какие редко выпадают военному человеку и помнятся долго и благодарно. На четвертое утро, вместо выдачи очередного тома формуляра, секретчик, ехидно улыбаясь, передал ему предложение посетить заместителя начальника особого отдела дивизии…

«Если в армии служить, то в редакции или особом отделе», – говаривал первый редактор Астманова – капитан Хараненко. Впрочем, несмотря на глубокое понимание ситуации, именно особисты его не привечали по ряду причин. Особенно армейских «гебистов» злило, что Хараненко неизменно за двадцать метров до встречи с сотрудниками особого отдела радостно орал на весь военный городок:

– Привет, контрразведка! Ну, сколько шпионов поймали?

Государственная безопасность – это навсегда и везде. Главное – правильно понимать эту самую безопасность. Ну, разве не правы были особисты, держа на крючке армейцев всех чинов и возрастов за воровство, продажу боеприпасов, самогоноварение, блуд и редкую в те годы, но очень опасную, в военно-политическом и уголовном смысле, педерастию. Черное духовенство армии! Подержат, препарируют и сдадут в прокуратуру, если, конечно, нет прямых признаков измены Родине. И коль уж скажут, что мысли, слова и дела твои – незрелые, благодари Бога и соглашайся – покаяние в незрелости принимали. Работа не мед, конечно, но особистов уважали, окружали легендами и боялись – это точно. В самых стесненных условиях особому отделу для размещения отводили очень приличное место, которое тут же превращалось в маленькую крепость.