Когда прозвенел звонок, появилась учительница с классным журналом и стала вызывать учеников по именам и фамилиям.

— Ты кто? — удивлённо взглянула она на Витю, не обнаружив мальчика в списке. — Как тебя зовут?

— Это Витька с нашей улицы! Он с нами пришёл! — закричали ребята. — Мы ему говорили, что нельзя, а он — идёт.

— Что же мне с тобой делать?! — испугалась учительница. — Тебя ведь родители наверняка ищут.

— Не ищут, я им записку оставил, — объяснил Витя.

— Как! Разве ты умеешь писать?

— Он и читать умеет! Весь букварь прочитал, мы проверяли! — подтвердили ребята.

Так Витя Коробков стал школьником. На перемене учительница сходила к директору, и тот разрешил вписать мальчика в классный журнал.

А через два месяца, увидев, что Витя отлично знает всё, чему учат детей в первом классе, учительница снова сходила к директору и перевела его во второй.

* * *

Когда Вите исполнилось двенадцать лет, с ним произошли радостные события. Во-первых, Николай Степанович показал его рисунки в художественной школе.

— С первого сентября начнёшь там заниматься, — сказал учитель Вите, — тебя ждут.

Во-вторых, он закончил шестой класс на одни пятёрки. А в-третьих, на последней линейке объявили, что Витя за свои успехи награждается путёвкой в «Артек». Лагерь «Артек» располагался на берегу Чёрного моря недалеко от курортных городов Ялты и Гурзуфа, и попасть в него мечтали многие дети страны. Только отправляли туда самых лучших. Дорога до «Артека» была такая: сначала несколько часов на поезде из Феодосии в Симферополь, а оттуда — на автобусе по извилистым крымским дорогам через горный перевал. Витя смотрел в окно на цветущие деревья, горы, поросшие кустами, голубое море далеко внизу и вместе с ребятами радостно распевал песни про пионерские костры и картошку-объеденье. В те счастливые часы никто из них не знал, что совсем скоро, через две недели, начнётся Великая Отечественная война.

Когда по радио объявили о том, что Германия напала на нашу страну, ребята к этой новости отнеслись несерьёзно. Мало ли каких врагов уже побеждали. И немцев побьют!

Витя тоже не очень переживал. Он пользовался каждой свободной минуткой, чтобы зарисовать всё, что видел вокруг: и море, и гору, которая походила на медведя, улёгшегося головой к волнам, и портреты ребят, вожатых… Но через несколько дней за детьми стали приезжать родители и срочно забирать их из лагеря. Потом Витя встретил плачущую девочку из младшего отряда: она получила письмо от отца, который ушёл на фронт.

— Ушёл, а я с ним не попрощалась!

— Скоро вернётся, поздороваешься! — весело утешил её мальчик.

— А вдруг… а вдруг… — И она выговорила, заплакав ещё сильнее: — Вдруг он не вернётся?!

И Витя тогда в первый раз ощутил в душе тревогу: ведь на войне и в самом деле убивают!

Прошло ещё несколько дней, и лагерь закрыли. Ребят повезли по уже знакомой горной дороге на вокзал в Симферополь.

Витя смотрел в окно поезда и удивлялся, как всё изменилось. Навстречу паровоз тащил платформы, на которых стояли прикрытые брезентом пушки. Их охраняли военные с винтовками. Потом прошёл поезд с красноармейцами. И сама Феодосия изменилась тоже.

* * *

К дому Витя подошёл в тот момент, когда с работы вернулся отец.

— Не взяли в ополчение… — сказал он сердито. И передразнил: — «Мы туберкулёзников не берём!»

Эта болезнь лёгких началась у отца давно, и в сырую, холодную погоду ему становилось плохо.

Через несколько дней на Феодосию упали первые бомбы. Фашистские самолёты пытались разбомбить порт, но зенитки им дали отпор. Несколько самолётов, чтобы не попасть под их обстрел, сбросили бомбы куда придётся. Одна из таких бомб обрушила на улице дом в то мгновение, когда мама, Виктория Карповна, находилась рядом. На неё обвалилась целая стена. В ужасе Витя кинулся голыми руками разбирать завал: отбрасывал обломки кирпичей, громадные куски штукатурки. На помощь подбежали красноармейцы. Маму освободили, но она не могла встать — у неё были сломаны ноги, и её увезли в больницу.

Теперь хозяйством ведал Витя. Отец по-прежнему каждый день уходил на работу в типографию, а мальчик покупал продукты, готовил обед и навещал маму. Вечером с отцом они с тревогой слушали «последние известия». Фронт подходил всё ближе к Крыму. Но Витя не верил, что фашистам удастся прорваться к городу.

Тем временем в галерее Айвазовского спешно упаковали картины в большие деревянные ящики, а потом, аккуратно погрузив их на машины, увезли к поезду.

— Не грусти, — сказал на прощание художник Николай Степанович, — картины надо беречь. Это очень ценное народное достояние. Но мы скоро вернёмся и ещё с тобой порисуем!

Спустя две недели рано утром на улицах послышались выстрелы, пулемётные очереди, а мимо дома проехали танки со свастикой на башнях. Стрельба в городе не смолкала почти весь день. Фашисты обыскивали дома в надежде обнаружить красноармейцев. А к вечеру на набережной уже возвышались сколоченные на скорую руку виселицы. Так началась первая оккупация. Фашисты наводили свои жестокие порядки. На столбах развесили объявления с приказами: ходить по городу разрешалось с восьми утра до восьми вечера; ко многим объектам было запрещено приближаться; за любое нарушение — расстрел. Люди боялись выходить на улицы без особых причин.

К счастью, оккупация длилась недолго. Однажды штормовой ночью к Феодосии подошли наши корабли с десантом. И моряки, прогнав фашистов, освободили город.

— Родные вы наши, спасители! — радовались жители, обнимая десантников.

Витя, празднуя вместе со всеми, бегал по улицам, когда один из десантников — по виду командир — попросил его показать, где помещался фашистский штаб, комендатура и полицейская часть. Самих фашистов там уже не было: успели сбежать.

Зато в спешке они оставили папки с ценными документами, которые десантники под руководством командира аккуратно сложили в мешок.

Однако скоро фашисты опять перешли в наступление и ворвались в город. Эта оккупация длилась два года. Снова на площади и набережной появились виселицы, на столбах — немецкие приказы, а дома жителей постоянно обыскивали фашисты и предатели-полицаи: они искали партизан.

* * *

— Всё! Работа моя закончена, — сказал однажды отец, вернувшись с работы. И оказался не прав.

Следом явился немецкий офицер с переводчиком. Офицер, войдя, у дверей старательно вытер ноги и сообщил, что отец должен завтра с утра быть в типографии. А если он не подчинится этому приказу, то германское командование его расстреляет или повесит.

— На фашистов идёшь работать? — спросил Витя угрюмо, когда Михаил Иванович, громко, надсадно кашляя, одевался. Погода стояла сырая, холодная, и отец плохо