Гаврила Алексич снова повёл своих бойцов в атаку. Короткая стычка, и последний противник в дорогой кольчуге, с бронзовой крестовиной на шлеме, отбросив щитом новгородца, ловко крутанул секирой вокруг себя.

– Не подходи! – почему-то по-русски прорычал швед.

– Где-то я тебя, иуда, видел? – Гаврюша приблизился к противнику, пытаясь рассмотреть черты лица через кольчужное полотно шишака.

– Выпустите. Христом Богом клянусь, никого не убью. – Спиридон немного попятился, поигрывая топором.

– По голосу узнал! Ты у вощанника моего воск в долг взял. Ну гнида, плати недоимки!

Гаврюша рубанул наискось по выставленной вперёд ноге, пытаясь одним ударом закончить дело, да только противник оказался не из простых.

– Я, боярин Ярослава Владимировича… Спиридон, – приняв очередной удар на щит, отводя меч в сторону и ухнув секирой в разрез, – давил вас новгородцев и буду давить как клопов.

Вжик! Железо противно заскрежетало. Чешуйка с панциря Алексича слетела, словно бритвой срезало. Новгородец еле успел отскочить. Всем хорош ламеллярный доспех, кроме подобных случаев. Спиридон ещё раз обвёл секирой вокруг себя, чтоб никто не приближался. И тут щит с руки Гаврилы как-то съехал вниз, а он сам, развернувшись вокруг себя на пятке, с силой метнул в противника деревянный диск. Тот врезался в коленную чашечку медной окантовкой и откатился в сторону.

– Ах! – Нога Спиридона подломилась.

Алексич медведя мог заломить, настолько был силён, а щитом не раз сшибал кабана. Так что бросок был отработан. Диск из тополиных дощечек, подобно камню, брошенному из пращи, сломал кость противнику. Предатель осел на траву, рыча от боли, опираясь на одну ногу и щит, который уткнулся в землю.

– Поспешай, Гаврила Алексич! – Фёдор, правая рука боярина, заметил, что свеи один за другим стали облачаться, выдвигая деревянные рогатки навстречу предполагаемой атаке, за которыми замаячили несколько арбалетчиков.

– Тридцать серебряников за воск – оставь себе! – Подобно жалу, клинок метнулся в раскрытый рот Спиридона, брызгами разрывая колечки.

Искусно сплетённая из серебряных, вперемешку с медными кольцами бармица красива, подчёркивает особый статус и выгодно выделяется на фоне мрачного железа, но не совсем функциональна. А уж супротив выкованного из многопакетной компоновки «Сияющему как солнце» меча и вовсе не преграда. Отрубить голову бывшему псковскому боярину да пересесть на лошадей было вообще минутным делом. Как только символ недавней победы водрузился на рогатину Фёдора, стрела с жёлтой лентой устремилась ввысь. Сбыслав Якунович повёл свой отряд с четырьмя десятками ладожан на свейский лагерь. Его поддержали стрелки Меши и охотники, пускавшие срезни навесом, прямо в толпу суетившихся людей, особо не целясь. Главное – частота выстрелов, одна из трёх-четырёх стрел обязательно найдёт свою жертву. И вот, вопли, переходящие в стоны, огласили побережье Ижоры.

– Гоните их к шнекам!

Сбыслав орал, сидя на коне, размахивая огромным топором. Тем самым, с которым предок когда-то посетил Сигтуну. И теперь внук продолжал славные подвиги своего деда, начатые пятьдесят три года назад на берегу озера Меларен. Строй новгородцев бежал и скакал как прибывающая в половодье вода, стремительно и беспощадно, перемалывая любую преграду на пути. Пока свеи были наполовину вооружены и одеты, всё шло точно по плану. Новгородское конное ополчение смяло жидкие ряды шведских воинов и уже орудовало рядом с вытащенными на берег судами, прямо у палаток с навесами, когда поддержка стрелков прекратилась и нарисовался грозный противник – хускарлы.

Фаси на редкость быстро сумел оценить угрозу и не стал спасать избиваемые первые ряды лагеря. Спешно отойдя к кораблям, оставляя как бы ни четверть лагеря противнику, построил наиболее опытных воинов и приказал контратаковать. Как только хускарлы сдвинулись с места, настала очередь позаботиться о серебре, потому что на войне всякое случается.

– Гунгир! Возьми два десятка гребцов и живо отходи от берега. На тебе казна. – Ульф терпеливо ждал, пока застегнут поножи, успевая подавать команды, и громко крикнул: – Коня! Мне надо всё видеть самому.

– Войско решит, что ты собрался сбежать, – тихо сказал кормчий.

– Нет, друг. Добрый рыбак и улов и лодку спасёт. Так я покажу, что буду стоять здесь до конца.

Уже сидя на лошади, Фаси проводил взглядом уходившего Гунгира и полностью отдался бою. Почти сотня закалённых в боях ветеранов вгрызлась в новгородцев, которые из плотного строя превратились в одиночных грабителей, настолько было велико искушение пошурудить в оставленных сундуках. Пятеро ладожан были моментально убиты, трое ранены, и судьба явно не была к ним милостива.

– Строй! Держать строй! – Сбыслав ударил обухом топора по голове подвернувшегося под руку свея, пришпорил подаренную Пахомом Ильичом лошадь и неожиданно оказался в самой гуще врагов.

Бывший жеребец Генриха вдохнул ноздрями запах битвы. Теперь он не был беззащитен, как недавно, под жадным ливонцем. Теперь всё иначе. Пластинчатый доспех, выкрашенный красной краской, прикрывал грудь, налобная пластина с рогами – голову, толстая переплетённая кожа – бока, отборный овёс и заботливая рука конюха сделали из коня красавца. Отчего б не послужить новому хозяину? Переднее копыто опустились на чей-то щит, подминая храброго шведского воина, пытавшегося встать на пути Якуновича. Боевой конь почувствовал одновременный лёгкий толчок в свои бока, наездник потянул на себя уздечку.

«Хозяин предлагает поиграть в солдатиков», – расценил полученную команду конь, вставая на задние ноги.

Лошадь боярина одним своим видом сеяла ужас в рядах неприятеля. Бронированное сорокапудовое чудовище било копытами по головам свеев, почище богатырской палицы. За пять секунд боя возле Сбыслова образовался островок свободного пространства, куда боялась ступить нога человека. Сообразительный шведский воин выхватил из полузатушенного костра, над которым сиротливо покачивался опорожнённый помятый котелок, тлеющую головню и швырнул, целясь в голову коня новгородца. Дымящая коряга брызнула затухающими искрами, рассыпаясь о налобный щиток мелкими угольками, один из которых, прижёг шкуру животного. От внезапной боли конь точно взбесился. Замотал головой, пронзительно заржал и в один скачок сблизился с обидчиком. Наверное, в этот день, в устье Ижорки, жеребец Сбыслава Якуновича был самым злопамятным конём на поле боя. Боярину казалось, что это он управляет лошадью, но дестриэ думал иначе. Метатель угольков дёрнулся влево, ища спасения за щитоносцами, те отпрянули от него как от чёрта. Уворачиваясь от топора новгородца, поскользнулся, еле удерживая равновесие, поднялся и бросился вправо, вновь оказавшись у костра. Попытки улизнуть от возмездия закончились очень скоро. Вопя во всю глотку от полученных ожогов, обидчик лошади сидел на кострище и, при попытке подняться, не без помощи подкованного копыта вновь опускался на угли. Жаль, что безусловная победа новгородского оружия распространилась не по всему полю битвы.

– Наших бьют! – Яков, видя, как одномоментно пали ладожане первой линии, просто озверел. Бросившись вслед за Сбыславом, сразил двух шведов копьём и оказался по левую руку от своего родича. За ним устремились его братья, а вскоре их окружили пешие щитоносцы. Контратака свеев захлебнулась, но и новгородцы не смогли продвинуться вперёд. На мгновение настало шаткое равновесие сил. Резерв, брошенный в центр сражения, мог решить битву в пользу шведов, этим и воспользовался Фаси. Пять рыцарей повели свои отряды, выстраивая новую линию для атаки, пропуская сквозь свои ряды деморализованных воинов, стараясь свежими силами опрокинуть новгородцев. Так же подумал и Александр.