Хен требовательно встряхнула Кадму за плечи, впилась в нее своими зрачками с красноватым отблеском.

– Я… Обещаю. Я все поняла, – прошептала сквозь слезы девочка.

Хен закрыла глаза, пряча в них странный алый огонек. Погладила плачущую Кадму по волосам и мягко улыбнулась. А потом ее накрыла синяя волна. Когда вода откатилась от берега, Хен уже не было. Только легкий, едва слышный шепот донесся до нее: «Помни и жди… И не верь Каспаде».

Много лет Кадма вспоминала этот разговор дословно, силилась понять и принять то, что случилось тогда. Она смутно ощущала подвох, а каких-то деталей вспомнить не могла вовсе: в голове будто стояла сплошная водная стена. Но все же нарушать последний завет Хен не собиралась.

Чем старше становилась Кадма, тем больше неувязок и странностей находила в последних словах своей богини. Кадма старательно гнала от себя подобные мысли, но они возвращались снова, настойчивые, неприятные, порой мучительные. За что Акатош пленил свою собственную дочь, к тому же, на морском дне? Зачем? Просто ли потому, что ему захотелось разрушать? Мозаика не складывалась. К тому же была Каспада, которая приснилась ей первой. Несчастная, закованная во тьму, она тянула руки к своей дочери и молила ее. Говорила, что Хен их всех обманула, умоляла освободить Акатоша, но… Но слишком сильна была вера, слишком сильно было доверие Кадмы к своей богине. А мысли… А что – мысли? Если их не думать, то они рано или поздно исчезнут, уйдут.

Так произошло и с Кадмой.

Никто из морских ведьм не послушал страдающую Каспаду, свою мать. Никто не усомнился в словах своей создательницы, своей обожаемой богини.

***

Я приветливо помахала рукой, расплываясь в совершенно идиотской улыбке. Мне бы бояться или хотя бы спрятаться за спину аж целого бога, но… Но я не хотела. Мне было приятно смотреть, как подрагивают руки Кадмы, как краска сходит с лиц всех морских ведьм, как прячется за спинами сестер Олия… Вот сразу понятно, кто есть кто.

– Эй, девочки! Я привела на нашу вечеринку своего друга. Его зовут Василий Грошик, и он из Одессы! – проорала я. А чего мне переживать? У моего плеча стоит аж целый бог, он, надеюсь, сможет приструнить своих родственников. А то как нарожать, так все могут, а как воспитывать, так сразу: «Я великий бог, женщина, разум мой занимают думы о судьбах народа».

– А потом его бросила жена, и он отправился в дальнее плавание, чтобы заглушить горечь разлуки. А жена его осталась в Одессе выращивать помидоры. Так ей и надо, грымзе патлатой! – продолжала я орать чушь. Акатош закашлялся. Ведьмы притормозили. Недоуменно переглянулись.

– Ну чего вы, как не родные? Не узнали, что ли? Это ваш дедуля! Олия, лапушка, обними дедушку, – я продолжала глумиться.

– Ты… Ты! – Кадма набрала в грудь воздуха, закричала, ничего больше, однако, не предпринимая. – Ты понимаешь, что ты сотворила?!

– Освободила вашего дедулю, – пожала плечами я. – Он, между прочим, столько лет ждал-пождал, а вы, родная кровь, даже не удосужились поинтересоваться, как он там, на дне морском. Может, лекарства какие нужны, продукты там, навестить, поговорить по душам…

– Мне не нужны лекарства, – ошарашено пробормотал Акатош, – я не болею.

Я совершенно идиотски хихикнула.

У кого-то из ведьм, видимо, сдали нервы. В наступившей полной тишине и напряжении с тихим хрупом щелкнула ракушка, и вода вырвалась из нее сплошной прозрачной стеной. Двинулась к нам. Медленно, но неотвратимо. Помня, чем это закончилось для меня на корабле, я мягко отступила за спину Акатоша, шепнув ему на ушко:

– Ну, батенька, защищай свою спасительницу.

Ответом мне были изумленные глаза.

– Я не могу. У меня нет сил. Я сейчас мало чем отличаюсь от тебя, я почти обычный человек.

Ох… А вот раньше сказать?! Я бы тогда уползла тихим сапом в ближайшие кусты, а не кричала ведьмам гадости. Всегда знала, что за свой поганый язык однажды придется пострадать.

Я посмотрела на растерянного Акатоша, который, казалось, был не прочь стать отбивной. Прошипела ему на ухо:

– Так чего стоишь?! Иди, сдавайся своим родственникам, а то они и тебя притопят, и меня заодно.

Вода, до этого неспешно двигающаяся к нам сплошной стеной, неожиданно ускорилась. Я заорала и рванула в сторону, потянув с собой Акатоша. Но он не сдвинулся с места, с удивлением глядя на волну. Потом, наконец, осознал, что встречи с хлебом-солью ему не будет, но стало уже слишком поздно. Страшный поток воды упал на нас сверху и сбоку, выбивая из груди дыхание. Я упала, ощутив, как Акатош, подминая меня под себя, тоже падает сверху. Удар был настолько сильным, что в глазах помутнело. И не успела понять, что тяжесть воды исчезла.

... Кто-то совсем рядом издавал странные звуки, хрипел, кашлял и икал. Мучительно перевернувшись на бок и застонав от боли во всем теле, я открыла глаза. Положения мало изменились. Ведьмы кучкой стояли чуть поодаль, а Акатош сидел рядом со мной на корточках и держал на ладони что-то явно живое, шевелящееся. Чего это там у него? Я чуть приподнялась и обнаружила крабика – обычного, белого, совсем еще маленького. Акатош любовно гладил его по панцирю пальцами и тихонько всхлипывал. Он что, плачет?!

Я вылупилась на него, совсем не понимая, что тут произошло. По щекам бога разрушения катились вполне себе настоящие слезы. Какой-то полный сюр.

Ведьмы же, в свою очередь, тоже молча вылупились на нас, вдвойне ничего не понимая.

Акатош поднял голову, с укоризной посмотрел на своих внучечек, еще раз всхлипнул и сокрушенно сказал сиплым голосом, обращаясь к той ведьме, которая пустила на нас волну:

– Нельзя вредить живому, если это не нужно тебе для того, чтобы жить! Ты что, не знаешь, сколько сил нужно потратить, чтобы создать такое чудо?

Он с сожалением выпустил краба, который рвано и медленно сполз с ладони – одной клешни у него не было.

Я почти услышала, как у ведьм отпадают челюсти.

Ну еще бы! Грозный бог Акатош плачет. И почему плачет? Потому что у краба повредилась лапка. Охренеть! Чума!

Я, не таясь, заржала, но тут же заткнулась – острая боль прошила грудь. Похоже, у меня от удара треснуло ребро. А это больно, долго и очень неприятно.

Я вздохнула и с трудом уселась на песок. Посмотрела на обалдевшую от такого поворота Кадму и не сдержала облегченного вздоха, когда она медленно, мягко пошла вперед, бросив свои боевые ракушки на песок.

Приблизилась, недоверчиво разглядывая Акатоша. Во всей ее позе было напряжение, и чем ближе она подходила, тем уже становились ее глаза, тем сильнее сжимались кулачки.

– Ты… Кто? Ты не Акатош! – выдохнула наконец она.

– Акатош, просто он устал, – не удержалась от ремарки я.

– Я не причиню никому вреда, – мягко сказал бог. Гордо выпрямился, отряхнул руки от песка. Улыбнулся.