Адмирал Грейг имел на сей счет свое мнение: «Стройникова казнить смертию. Лейтенанта Броуна, как бывшего в болезненном состоянии и не имевшего бодрости духа, подобно здоровому, подвергнуть аресту с содержанием на гауптвахте. Унтер-лейтенанта Панкевича, хотя не употребившего никаких мер к исполнению закона, но предлагавшего защищать фрегат, содержать арестованным в продолжение года на гауптвахте. Мичмана Вердемана, находившегося в крюйт-камере, шкиперского помощника Цыганкова и лекаря Дорогоневского оставить свободными от наказания. Наконец, всех прочих офицеров разжаловать в рядовые с лишением дворянского достоинства».

Относительно нижних чинов мнение Грейга было следующим: «Принимая с одной стороны во внимание совершенную готовность их к защите, а с другой, привычку к слепому, почти, повиновению своим начальникам, что составляет главное достоинство дисциплины, и чувствуя, сколь затруднительно должно быть для нижних чинов в критических обстоятельствах видеть и различить ту черту, за пределами которой они освобождаются от повиновения начальникам и делаются распорядителями их; равномерно, соображая о крайнем затруднении, в котором бы находились нижние чины, приняв на себя власть, действовать без начальства, нахожу требуемое законом (артикул 73), воспрепятствование со стороны нижних чинов сдаче фрегата, против желания начальников их, невозможным к исполнению».

Получив решение военного суда с приложением «особого» мнения адмирала Грейга, император Николай повелел: «Лейтенанта Броуна, мичмана Вердемана, лекаря Дорогоневского, шкиперского помощника Цыганкова и всех нижних чинов — простить. Стройникова, лишив чинов, орденов и дворянского достоинства, сослать в Бобруйск в арестантские роты; прочих офицеров разжаловать в рядовые до выслуги».

В ходе расследования в деле «Рафиала» вскрылась и еще одна гнусность, причем такая, равной которой в истории нашего флота рк точно не было. Авторами ее были два негодяя — командир фрегата и его старший офицер. Именно они фактически составили заговор по сдаче судна, это они давили на офицеров, не стесняясь прямых угроз, и это они, наконец, обвинили виновными в сдаче «Рафаила» своих матросов. Что ж, порой действительно бывало так, что команда выходила из повиновения своих офицеров. Так, в 1787 году после тяжелейшего поединка со всем турецким флотом и посадки на мель команда плавбатареи № 2 вышла из повиновения капитана 2-го ранга Веревкина и отказалась рубить днище. Но тогда был тяжелейший многочасовой бой, полностью расстрелянный боезапас и огромные потери. В деле же «Рафаила» не было ни того ни другого. При этом, к чести Веревкина, он нисколько не обвинял своих матросов, взяв всю вину за случившееся на себя.

По версии Стройникова, именно матросы, фактически выйдя из повиновения, заявили, что не желают взрывать фрегат, а предпочитают сдачу в плен, а потому у него просто не оставалось выбора… Ну а как же все обстояло на самом деле?

Отметим, что, несмотря на то что в команде «Рафаила» было много рекрутов, в целом она была весьма опытная. Чтобы понять это, достаточно еще раз посмотреть боевые дела фрегата в 1828–1829 годах: непрерывные крейсерства и походы, бомбардировки крепостей и высадки десантов. Поэтому даже рекруты, прибывшие на фрегат к моменту его вступления в боевой строй, на самом деле к маю 1829 года уже имели немалый боевой опыт. Да и к качке команда уже попривыкла, а потому утверждение, что матросы валялись в беспамятстве и не желали ничего делать, — очередная напраслина на матросов организаторами сдачи. Во время суда матросы «Рафаила» дали показания, которые полностью изобличали командира и старшего офицера в обмане:

1. На выходе из Сизополя вместо прямого курса, соответствующего цели назначения, взято было направление на Амасеру, удалявшее фрегат от прямого пути, приближавшее его, без всякой необходимости, к анатолийскому берегу и бывшее причиною встречи с турецким флотом

2. Взаимное положение фрегата и турецкого флота с того времени. Как он был усмотрен, до самой сдачи; составление совета, на котором положено было сражаться до последней возможности и потом взорвать фрегат; отправление парламентеров; прибытие турецких чиновников и последовавшее, по их предложению, оставление командиром и офицерами фрегата — все это происходило точно так, как описано в приведенном выше рапорте Стройникова

3. Показание Стройникова, что нижние чины, узнав о намерении офицеров взорвать фрегат, объявили, что сжечь его не допустят, опровергнуто единогласно офицерами, которые объявили, что никакого сопротивления, ниже воспрепятствования, ни от кого из нижних чинов не слыхали, никакой перемены в их лицах не заметили и полагают, что постановление совета им было неизвестно.

4. Показание Стройникова, что из числа нижних чинов было много страдавших качкою, также опровергнуто единогласно; по объяснению нижних чинов, все люди были на своих местах в готовности действовать.

5. Перед отправлением парламентеров на турецкий адмиральский корабль офицеры были вновь созваны командиром на совет. Объяснив им о безнадежном положении фрегата, а также о несогласии команды на сожжение его, о чем донесено ему, Стройникову, капитан-лейтенантом Киселевым, командир фрегата объявил засим, что хотя сам он готов не щадить жизни, но для спасения 300 человек, составлявших экипаж фрегата, полагает вступить с турками в переговоры насчет сдачи, с тем, чтобы команда в непродолжительном времени была возвращена в Россию. На это предложение изъявили согласие все приглашенные на совет офицеры, исключая унтер-офицера Панкевича, который полагал не отдавать фрегата без боя, но мнение этого офицера не было никем поддержано. По отправлении парламентеров по приказанию Стройникова были спущены на фрегате флаг, пойс и вымпел и отданы фалы у марселей и брамселей.

6. Наконец, объяснение, данное шкиперским помощником 14-го класса Цыганковым, подтвержденное вполне нижними чинами и некоторыми офицерами, открывает положительно, каким образом был доведен фрегат до сдачи. Объяснение это заключалось в следующем: когда фрегат был окружен неприятелем, тогда ему, Цыганкову, поручено было собрать на баке унтер-офицеров и старослужащих матросов; по исполнении им этого приказания капитан-лейтенант Киселев, придя на бак, говорил собранным тут нижним чинам: «Ребята, видите ли, мы со всех сторон атакованы, что мы должны делать?» — тогда некоторые из команды отвечали: «Власть ваша, что хотите, то и делайте, мы на все готовы, хоть сейчас откроем огонь». Потом Киселев начал опять: «Мы и сами согласны защищаться до последней капли крови и потом, сблизившись с неприятельским кораблем, взорвать фрегат», — на это боцман Иванов, квартирмейстер Бирючек и некоторые из нижних чинов отвечали: «Да для чего же взрывать фрегат, мы еще ничего не видим; лучше открыть огонь, посмотрим, что будет, может статься, и уйдем от неприятеля; мы будем стараться до конца своей жизни». Тогда Киселев говорил в третий раз: «Никак нельзя с ним сражаться, мы находимся под ветром, он нас с первых выстрелов потопит, мы же ему никакого вреда сделать не можем». После этого действительно некоторые из унтер-офицеров и матросов взрывать фрегат не соглашались, говоря: «Лучше начнем палить, а после, что Бог даст, то и будет», — другие же отвечали Киселеву: «Вы командиры, власть ваша, делайте, что хотите». Слыша все это, Цыганков осмелился с своей стороны сказать: «Неужели вы думаете сдаться без одного выстрела, на что это будет похоже?» На что Киселев отвечал грубо: «Не ваше дело об этом рассуждать, есть старше вас». Унтер-офицер Панкевич показал, между прочим, что капитан-лейтенант Киселев после разговора с нижними чинами на баке, возвращаясь оттуда, объявил командиру и офицерам, что команда взорвать фрегат допустить не хочет, а потому драться будет совершенно бесполезно: сколько ни дерись, все же быть в руках неприятеля; что начавши бой, не сделаем ничего, а только ожесточим турок. Лейтенант, находившийся у управления парусами, объяснил, что Киселев приказывал ему, еще прежде отправления парламентеров, спустить флаг и отдать фалы, но он отвечал, что не сделает этого без личного приказания командира фрегата.