— А дальше мы сорвали его. Вы ведь дочь Альбрехта, поэтому я взял вас к себе. Но вы не ответили, как попали туда?

Она боялась этого вопроса, намётанный глаз ведьмолова заметил это. Боялась, что её посчитают ведьмой? Эрика глубоко вздохнула, оглядела глазами комнату и безнадёжно, будто уже стоя на эшафоте, сказала:

— Меня опоили зельем… А что было потом не помню. Даже того, как оказалась здесь. А вы… солдат?

Готфрид кивнул.

— Значит вас опоили против вашей воли?

— Да, да! — энергично закивала Эрика. — У меня ведь больше нет отца, так что никто бы меня не хватился, вот меня и решили…

Она замолчала.

— Принести в жертву?

— Да.

— Кому?

— Дьяволу, — ответила она спрятав глаза. — Это был дьявол, — она осенила себя крестным знамением, — слуга Сатаны!

— Я понял это. Но мне показалось, что под личиной дьявола скрывался обычный человек.

Видно было, что Эрика очень смущается, но всё же она твёрдо покачала головой.

— Это был дьявол. Или тот, в кого он вселился. Какой человек пойдёт против людей и Бога? — она подняла глаза к потолку.

— А почему они выбрали именно вас?

— Ну… моего отца больше… нет… — Эрика уставилась в пол. — Я ещё девушка, и… наверное мне просто не повезло…

Готфрид кивнул. Может быть ведьмы таким образом хотели опорочить семью славного мастера и бывшего солдата Альбрехта Шмидта? Или ей и вправду не повезло?

— Хорошо, — сказал он после паузы. — А где ваша мать?

— Её у меня тоже нет, — и она вздохнула.

— Так как вы попала им в руки?

— Они… еретики пришли на похороны отца. Я думала, что они его друзья, знакомые. А потом они опоили меня.

Готфрид помолчал.

— Сможете опознать кого-нибудь из них, если потребуется?

Девушка снова кивнула, а затем неуверенно спросила:

— Вы ведь не будете меня пытать? Ведь я не виновата, меня против воли…

— Конечно нет, — сказал он. — Вы можете пока идти домой. Если хотите, мы приставим к нему охрану и вас больше никто не тронет.

Самому ему не хотелось этого говорить, но долг и совесть требовали дать ей свободу, отпустить, отправить домой.

— Сейчас мы позавтракаем, а потом я дам вам денег на экипаж. Дело в том, что к полудню мне нужно быть в ратуше…

Во время этого разговора Готфрид стоял на ступенях лестницы, а Эрика прямо перед ним, возле приоткрытой двери кладовой. Великолепное гостеприимство: устроил несчастной допрос при первой встрече. У неё умер отец и сама она пережила такое, что не дай Бог никому. А тут ещё и эти подозрительные расспросы… Чурбан. Накормить бы её для начала… Да одежды купить.

Эрика молча смотрела на него, крепко сжав руки, словно молясь.

Деньги у Готфрида водились, и немалые — по закону, родственники казнённых еретиков должны были выплачивать деньги всем причастным к казни. От епископа, верховного судьи, до самого низшего палача. У него эти богатства уходили, в основном, на повседневные нужды и оседали в «Синем Льве».

На какое-то время повисла пауза, а потом Готфрид повернулся и пошёл на кухню. Живот уже подводило от голода и вчерашнее жаркое пришлось бы как нельзя кстати. А потом можно забежать в «Синий Лев», перехватить кружечку-другую. Но как же всё-таки не хочется, чтобы Эрика уходила.

Он повернулся к ней и выжидательно посмотрел.

— Домой мне нельзя, — сказала Эрика, жалобно взглянув Готфриду в глаза. — Они выследят меня. И вам… вам тоже туда нельзя, потому что они могут и вас выследить или убить… В моём доме теперь только нечисть.

Повисла долгая пауза.

— Хорошо, — наконец кивнул Готфрид, умело скрывая восторг. — Так как Альбрехт был другом моего отца, то я считаю своим долгом защищать вас от всех напастей и предоставить вам все возможные удобства. Так велит мне честь и так я хочу, так что можете рассчитывать на меня. Жить будете здесь, пока мы с этим делом не разберёмся.

— Большое спасибо вам, благородный герр, — сказала Эрика, взглянув в его глаза с благодарностью и… теплотой? От этой теплоты сердце Готфрида стало таять, и он улыбнулся. Непривычно и нелепо, но очень искренне.

— А сейчас пойдём за продуктами и купим вам женскую одежду — негоже фройляйн ходить в мужских обносках.

Эрика кивнула, смущённо улыбнувшись. Конец допроса принёс ей явное облегчение. Конечно, она смущалась — одна, в доме незнакомого мужчины. Но смущался и Готфрид, хотя под ледяной маской равнодушия этого не было видно.

Они наскоро позавтракали вкусным жарким и пошли по узким улочкам Бамберга, стараясь особо не спешить, чтобы дорога вместе длилась подольше. В Труденхаусе сейчас просыпались подозреваемые, их тела ныли от вчерашних пыток и холодных камней пола, а души страдали от невыносимой неопределённости будущего. Хотя какая уж тут неопределённость? Каждого ждала боль, каждого ждал позор и пламя. И пусть тех, кто не сознавался, отправляли в тюрьмы на долгие годы, выдержать пытки всё равно было мало кому под силу.

Узники просыпались, думая о предстоящих муках, которые расчётливая инквизиция отложила до полудня — пусть еретики мучаются в ожидании, промаринуются в собственном страхе, тогда и станут податливее и сговорчивее.

А в это время снаружи, вне тьмы камер, молодая пара прохаживалась по узким улицам Бамберга, стараясь особо не спешить, чтобы дорога вместе длилась подольше.

Вопреки ожиданиям Готфрида, его златовласая спутница никак не реагировала на встреченных ею людей. Наверное, все еретики крепко засели в норах и берлогах, боятся высунуть свои богохульные носы на улицу. И, в общем-то, правильно делают. Или же она просто никого из них не знала в лицо. Или знала? А Рудольф Путцер? Вот уж кто точно был с ней знаком. Ох, не случайно именно её, Эрику Шмидт, выбрали жертвой…

Внезапно у Готфрида появилась идея: а что, если устроить Эрике очную ставку с возможными похитителями? Ведь она сможет опознать многих из тех, кто сейчас ждёт своей пытки, и тогда, возможно, им будет легче. Обвинение, в котором есть неколебимая уверенность, но пока нет доказательств, будет составлено значительно быстрее, а значит на долю обвиняемых выпадет меньше истязаний. То есть они почти сразу отправятся на казнь.

С этими мыслями он шёл молча. Хотелось что-нибудь сказать Эрике, чем-то её развлечь, но он не был мастером болтовни, как Дитрих, а боязнь выставить себя не в лучшем свете губила на корню все зачатки разговоров.

Мысли об очной ставке он тоже отбросил — не стоило вообще вести Эрику в Труденхаус, ведь кто знает, вдруг и на неё падут подозрения?

Так они шли дальше и Готфрид изредка поглядывал на свою спутницу — если бы она увидела кого-то из своих похитителей, он сразу понял бы это. Но Эрика смотрела на всех прохожих одинаково равнодушно.