— Иногда увозят и другие картины — у меня их много!

— Я вам еще нужна? — спросила мадам Йонкер. — Может быть, спустимся вниз? Выпили бы кофе или чаю?

— Благодарю, мадам, только не сейчас. Ваш супруг любезно согласился показать мне свой дом, но до сих пор не сказал, что находится за этой дверью, — Мегрэ указал на темную дубовую дверь в глубине ателье. — Как знать, не обнаружим ли мы там сохранившиеся образцы вашего творчества?

Атмосфера накалялась: казалось, что даже воздух в комнате наэлектризован.

Голоса звучали приглушенно, отрывисто.

— Боюсь, что нет, господин Мегрэ, — сказал Йонкер.

— Вы уверены?

— Да, уверен. Долгие месяцы, а то и годы прошли с тех пор, как я в последний раз отпирал эту дверь. Когда-то это была комната женщины, о которой вам уже говорила жена. Ну, той самой художницы… Там мы… она, одним словом, она любила отдохнуть там, в перерывах между работой…

— Ах, вот как! И теперь комната стала для вас неприкосновенной святыней!

Надо же! До сих пор не можете забыть?

Мегрэ умышленно перешел на этот тон, надеясь вывести голландца из равновесия.

— Господин Мегрэ, если я нагряну к вам в дом, начну рыскать по углам и докучать вашей жене вопросами, то, смею вас заверить, многое в вашей личной жизни покажется весьма странным, чтобы не сказать больше. У каждого из нас, изволите ли видеть, свой образ мыслей и свой быт, недоступный пониманию посторонних.

Дом этот обширен… Меня мало что интересует, кроме моих картин. В свете мы бываем редко… Моя жена, как вы уже знаете, балуется живописью…

Удивительно ли, что она не придает большого значения судьбе своих картин: она вольна их сжечь, выбросить в мусорный ящик или подарить друзьям…

— Друзьям? Каким друзьям?

— Я вам уже сказал и сейчас могу только повторить: было бы непорядочно и бестактно с моей стороны впутывать совершенно непричастных людей в неприятности, которые обрушились на меня только из-за того, что вчера ночью какие-то неизвестные стреляли у нас на улице…

— Ну ладно, давайте все-таки вернемся к этой двери…

— Не знаю, сколько комнат в вашей квартире, господин Мегрэ, в моем доме их тридцать две. Я держу прислугу — четырех человек. Горничных мы иногда меняем — некоторые из них нескромны и позволяют себе слишком много. Человек нашего круга не удивился бы, узнав, что кто-то из прислуги потерял ключ от одной из комнат…

— И вы до сих пор не заказали другого?

— Мне это не пришло в голову.

— Вы уверены, что в доме нет запасного ключа?

— Насколько мне известно — нет… Впрочем, может быть, он где-то здесь и, возможно, найдется когда-нибудь в самом неожиданном месте…

— Вы позволите мне отсюда позвонить? — сказал Мегрэ, подходя к телефону на столике.

Еще раньше комиссар заметил телефонные аппараты почти во всех комнатах: безусловно, в доме был свой коммутатор.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Йонкер.

— Вызвать слесаря.

— Я не потерплю этого, господин Мегрэ. Мне кажется, вы превышаете свои полномочия!

— В таком случае мне придется позвонить в прокуратуру и запросить ордер на обыск…

Супруги снова переглянулись. Потом Мирелла молча пододвинула к шкафу табурет, стоявший у мольберта, влезла на него и, пошарив наверху, тут же спрыгнула на пол, держа в руках ключ.

— Видите ли, господин Йонкер, меня особенно поразила одна деталь, вернее, две аналогичные детали. В дверях ателье врезан замок не изнутри, а снаружи: это не совсем обычно, — сказал Мегрэ. — А пока вы говорили со мной, я обратил внимание, что и в той комнате, о которой шла речь, замок снаружи…

Удивительное совпадение, не правда ли?

— Удивляйтесь на здоровье, господин Мегрэ. Вы, как вошли в дом, так и не перестаете удивляться! Еще бы, наш образ жизни вам в диковинку. Куда уж тут понять?

— Как видите, я стараюсь по мере сил, — вздохнул Мегрэ.

Мадам Йонкер протянула комиссару ключ. Он взял его и направился к закрытой двери. Супруги Йонкер не двинулись с места; они напоминали сейчас две статуи, выставленные в огромной мастерской.

Мегрэ открыл дверь.

— Так когда же вы открывали эту дверь в последний раз?

— Это неважно, — бросил Йонкер.

— Вас, мадам, почему — вы, наверное, догадываетесь, я не прошу заходить сюда, но вас, сударь, я попросил бы подойти поближе…

Голландец направился к Мегрэ, изо всех сил стараясь сохранить свое обычное достоинство.

— Заметьте, пол здесь чист, ни следа пыли. Это во-первых! Притронетесь к полу — и вы убедитесь, что кое-где паркет еще сырой — стало быть, пол мыли недавно… Кто-то убирал эту комнату сегодня утром или самое позднее вчера ночью. Спрашивается — кто?

— Во всяком случае, я никого сюда не посылала, — услышал Мегрэ голос Миреллы. — Можете спросить об этом у горничных. Разве что муж распорядился, Комната оказалась небольшой. Из ее единственного окна, как и в мастерской, открывался вид на Париж. Старенькие цветастые занавески были перепачканы краской. В некоторых местах на них сохранились еще цветные отпечатки пальцев. Комиссар готов был поклясться, что кто-то малевал здесь пальцем и вытирал потом руки о занавеску.

В углу стояла железная кровать с матрацем, но без простыней и одеяла.

Однако внимание Мегрэ привлекли прежде всего стены грязно-белого цвета, сверху донизу покрытые рисунками, мягко говоря, весьма фривольного свойства.

«Заборная живопись, — мелькнуло у Мегрэ, — как в общественной уборной».

— Не смею предположить, — сказал он едко, — что эти рисунки дело рук вашей бывшей подруги. Впрочем, вот тот женский контур сразу опроверг бы эту гипотезу…

На стене в указанном месте красовался контур Миреллы, набросанной несколькими жирными штрихами. Надо было отдать справедливость неизвестному художнику: набросок выглядел куда более живо, чем некоторые старые полотна в салоне.

— Ждете объяснений? — спросил Йонкер.

— Да нет, зачем же… Ведь вы сами сказали, что ваш образ жизни мне в диковинку. Кое-что у вас мне и впрямь никогда не понять. Но все же я почти убежден, что даже, как вы говорите, люди вашего круга удивились бы, увидев эти… хм! фрески среди ваших бесценных полотен.

Поморщившись, комиссар продолжал осматривать комнату. Рядом с кроватью на стене он заметил вертикальные зарубки, которые напоминали ему своеобразные календари заключенных на стенах тюремных камер.

— Здешний жилец, — сказал он, — как видно, с нетерпением ждал, когда его выпустят отсюда. Вон даже дни считал!

— Я вас не понимаю.

— А кто рисовал на стенах — вы тоже не знаете?