Останавливаюсь, чтобы посмотреть на серую гладь озера, разделяющую меня и маму. От порывов холодного ветра у меня начинает течь из носа. Где-то там, по ту сторону озера Мичиган, живет моя мама, живет и дышит.

Приседаю и обхватываю голову руками. А что, если она действительно пыталась со мной связаться? Смогла бы я ее простить в этом случае?

В голове всплывают слова Джека. Стальной стержень. Только черное и белое. Категоричная.

Я резко встаю, и от сильных эмоций у меня кружится голова. Оглянувшись, я поворачиваю в ту сторону, откуда пришла, и перехожу на бег.

Когда вхожу в гостиничный номер, я уже взвинчена до предела. Открываю ноутбук и через пять минут знаю ее адрес и номер телефона. В справочнике указано: Сьюзен Дэвидсон. Может, она все эти годы не меняла девичью фамилию только для того, чтобы мне было легче ее найти? Теперь она живет не в Блумфилд-Хиллз, а в Харбор-Ков. По телу бегут мурашки. Дорчестер-Лейн? Завожу адрес в Гугл и понимаю, что она живет в доме Боба, там я провела лето, когда мне было четырнадцать. Меня охватывает дрожь. Папа клялся, что мне никогда больше не придется переступить порог того дома. Трясущейся рукой я набираю номер, другой крепко сжимаю трубку цвета слоновой кости, решив позвонить с гостиничного телефона, а не с мобильного. Так она не поймет, что это я. С каждым гудком мое сердце бухает все сильнее. Раз… два…

Я невольно вспоминаю все телефонные разговоры за три года – со дня моего отъезда до шестнадцатилетия. На меня обрушивался поток вопросов, на которые я односложно отвечала. Мне не нравилось, что ее так интересует моя жизнь в Атланте, я дала себе слово не позволять ей вмешиваться. Если ей так любопытно, как я живу, пусть берет себя в руки и возвращается домой.

Наконец она отвечает:

– Слушаю.

Я открываю рот и тут же прикрываю его рукой.

– Слушаю. Говорите, – повторяет она.

Она говорит тихо, акцент, выдающий происхождение из Пенсильвании, едва уловим. Мне так хочется еще послушать голос, который не слышала с шестнадцати лет.

– Здравствуй, – тихо-тихо говорю я.

Она ждет несколько секунд, надеясь, что ей скажут что-то еще, но не выдерживает:

– Извините, кто это?

У меня перехватывает дыхание. Она не узнала собственную дочь. Впрочем, почему и нет? Я и не надеялась… наверное…

По непонятной мне самой причине это обижает. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не прокричать: «Я твоя дочь». Та, которую ты бросила. Но я сжимаю губы и сглатываю.

– Я ошиблась, – хрипло произношу и вешаю трубку.

Обессилев, я кладу голову на стол, и тоска наваливается на меня с полной силой.

Она же моя мать. Единственная, кого я по-настоящему любила. Поднимаюсь со стула, беру сумку и достаю мобильный телефон. На этот раз я набираю номер Дороти.

– Ты не занята? – спрашиваю я.

– Я всегда свободна для моей девочки. Что случилось, милая?

– Как ты думаешь, отец говорил правду о письмах – или письме – от мамы? Ты веришь в это, Дороти?

Сжимаю телефон и напряженно жду ответа, от которого будет зависеть очень многое.

– Милая, – ласково отвечает Дороти, – это был один из тех немногих моментов, когда я ему поверила.

В десять часов я приезжаю в аэропорт О’Хара. Вместо того чтобы поменять билет и вылететь домой раньше, я покупаю новый до города Гранд-Рапидс, штат Мичиган.

– Есть рейс в одиннадцать часов четыре минуты, – сообщает мне девушка за стойкой «Дельты». – Учитывая разницу во времени, вы прибудете в двенадцать пятьдесят семь. Вылет в Новый Орлеан завтра вечером, приземлитесь в двадцать два часа пятьдесят одну минуту.

Я киваю и протягиваю банковскую карту.

К выходу я подхожу за десять минут до начала посадки, сажусь в свободное кресло и открываю сумку. Однако вместо того, чтобы искать мобильный, как собиралась, я достаю бархатный мешочек. Камешек перекатывается на ладонь. Поглаживая пальцем отполированную бежевую поверхность, я думаю о Фионе Ноулс. Два года назад она выбрала этот камень для меня. И все четко спланировала. Не будь этого, я бы сейчас не сидела в аэропорту.

Изо всех сил сжимаю камень. Хочется верить, что я поступаю правильно. Господи, помоги. Пусть этот камешек позволит мне построить мост, а не стену.

Прямо передо мной сидит молодая женщина и заплетает дочери косу. Она улыбается, а девочка недовольно что-то говорит. Скорее всего, я напрасно возлагаю такие надежды на эту поездку, не думаю, что она будет удачной и мы с мамой сможем помириться.

Я убираю камень на место и наконец достаю телефон. Интересно, как отреагирует Майкл, когда узнает, что лечу в Мичиган? Помнит ли он, что я говорила ему о маме и ее друге?

Медленно нажимаю на кнопки, впервые, пожалуй, радуясь, что Майкл занятой человек. Может, мне лучше отправить сообщение?

– Анна! – восклицает он. – Доброе утро, любимая.

Черт. Ну надо же…

– Доброе утро. – Я стараюсь говорить спокойно. – Не могу поверить, что застала тебя.

– Уже бегу навстречу. Что-то случилось?

– Ни за что не догадаешься. Я лечу в Мичиган. Решила, раз уж я здесь, навещу свою мать.

Я выпалила все это на одном дыхании и теперь жду его реакции.

– Думаешь, это необходимо? – наконец раздается в трубке его голос.

– Да. Я должна попытаться ее простить. Мне надо навести порядок в прошлом, прежде чем двигаться в будущее.

Мысль, принадлежащая Дороти, позволяет мне почувствовать себя мудрее.

– Ну, если ты так решила… Только позволь дать тебе один совет. Не рассказывай об этом никому. Твоя личная жизнь – только твое дело.

– Разумеется, – говорю я и внезапно понимаю, что Майкл просто не хочет, чтобы моя репутация подпортила ему жизнь.

Прилетев, я беру напрокат машину, и к тому времени, когда все документы оформлены, на часах уже половина второго.

– Значит, до завтра? – уточняет парень за стойкой.

– Да. Я верну ее к шести.

– У вас достаточно времени. Но сегодня обещали ураган.

При слове «ураган» я представляю тропический шторм, но он протягивает мне пластиковый скребок, и я понимаю, что речь идет о снеге и льде.

– Благодарю, – говорю я и сажусь за руль «форда-тауруса». Скребок я бросаю на заднее сиденье.

Я еду на север по шоссе А-31, подпеваю Адель и периодически вздрагиваю при мысли о маме. Проходит час, и я вижу, как меняется пейзаж за окном. Местность становится холмистой, к небу поднимаются гигантские ели и березы. Каждые несколько миль замечаю у дороги оленей.

Указатель сообщает, что я на Сорок пятой параллели. Внезапно явственно слышу голос Боба, будто еду не за рулем, а на заднем сиденье олдсмобиля.