и возвыситься до свойственного этой науке созерцания, все же должно быть дано понятие о философии, тебе можно описать на основании других, более легких, примеров природу и возможность этого созерцания.

Ты ведь принимаешь, что прямоугольный треугольник совершенно определен двумя сторонами и заключенным между ними углом, или же стороной и двумя прилежащими углами, т. е. что, предполагая данные элементы, к ним должны быть присоединены именно такие другие элементы, какие к ним присоединяются, для того чтобы получился треугольник.

Читатель. Я принимаю это.

Автор. Не опасаешься ли ты, что все же может иметь место случай, в котором дело будет обстоять не таким образом?

Читатель. Этого я отнюдь не опасаюсь.

Автор. Или не опасаешься ли ты, что какое-либо разумное существо, которое могло бы понимать твои слова, стало бы отрицать это твое утверждение?

Читатель. И этого я также не опасаюсь.

Автор. Разве ты испробовал это свое положение на всех возможных треугольниках, или разве ты опросил все разумные существа, согласны ли они с тобой?

Читатель. Как бы я мог это сделать?

Автор. Но как же, следовательно, ты приходишь к убеждению, которое должно иметь силу в первую очередь для тебя во всевозможных случаях без исключения, а затем для всех других разумных существ точно так же без исключения?

Читатель. Остановимся на первом случае, когда предполагаются две стороны и заключенный между ними угол. Если как следует вглядеться в себя следующим образом: я черчу в своей фантазии какой-либо угол с конечными сторонами, ведь иначе я и не могу, и замыкаю отверстие между сторонами этого угла прямой линией; нахожу, что возможна только одна прямая линия, которая замыкает это отверстие, что она прилегает под известным наклоном к обеим данным сторонам, составляя известные углы; и что она может прилегать только под этим наклоном.

Автор. Но ведь твой произвольно проведенный угол был определенным, имевшим столько-то градусов. Или дело обстоит иначе; разве ты описал угол вообще?

Читатель. Как мог бы я сделать это? Я не в состоянии описать никакого другого угла, кроме определенного, хотя бы я и не знал его меры и не имел намерения знать ее. Благодаря простому описанию он становится определенным углом.

Автор. И предположенные стороны были также определенными, имевшими известную длину. Ты имел бы, следовательно, право, ибо я уже не говорю о целом ряде других затруднений, сказать: в этом определенном случае, предполагая этот определенный угол и эти определенные стороны, треугольник может быть получен лишь посредством одной возможной стороны, определенной, которая при этом у тебя возникает, и посредством возможной пары углов, определенных, которые при этом возникают. Ибо ничего больше не находится в твоем внутреннем восприятии, которое, очевидно, исходит из определенных предпосылок. Ты мог бы попытаться проделать это с другим углом и с другими сторонами и мог бы про них сказать то же самое, если бы в восприятии дело обстояло точно так же, и так далее. Но ты бы никогда не мог распространить это утверждение на те случаи, которых ты не испробовал, и меньше всего мог бы так дерзко и смело говорить о бесконечности всех случаев, которых ты не мог, конечно, исчерпать своими попытками.

Не хочешь ли ты поэтому исправить, пожалуй, выражение и ограничить свое утверждение лишь теми случаями, относительно которых ты предпринял свои опыты?

Читатель. Внимательно наблюдая себя и вникая внутрь себя, ни в коем случае. Я никак не могу отказаться приписать моему утверждению всеобщую обязательность без всяких исключений.

Автор. Но ты, пожалуй, можешь многочисленные случаи, в которых твое утверждение всегда без исключения оказывалось правильным, произвольно возвысить до всеобщности и ожидать подобных же случаев лишь по аналогии, по привычке, по ассоциации идей, или как бы это ни называть?

Читатель. Я не думаю этого. Для меня вполне достаточно одного опыта, и он меня принуждает ко всеобщему суждению в такой же степени, как и тысяча.

Автор. Я точно так же не думаю этого всерьез; и это положение о произвольном возвышении многих удавшихся случаев до всеобщности кажется мне принципом абсолютного неразумия.

А теперь, мой читатель, разреши мне быть несколько навязчивым, разреши не отпускать тебя прежде, чем ты не отдашь мне отчета, каким образом могла быть посредством описанного выше процесса конструкции треугольника обоснована всеобщность твоего утверждения, от которой ты ведь все же не хочешь отказаться?

Читатель. При всеобщности моего утверждения я, очевидно, отвлекаюсь от определенности угла и сторон, которые я принял в качестве предпосылки и которые я замкнул третьей стороной; так обстоит дело фактически, и это вытекает из простого анализа моего утверждения.

Мне пришлось, следовательно, также и при конструкции самого треугольника, и при моем наблюдении его, на котором ведь было основано мое утверждение, точно так же отвлечься от этой определенности, только не сознавая этого вполне отчетливо; ведь помимо того, в заключении должно же находиться необходимым образом все, что было в предпосылке. Но если отвлечься от всякой определенности угла и сторон, то вообще не остается никакого угла или сторон, как находящихся перед нами предметов; следовательно, не оставалось бы вообще ничего для моего наблюдения, или – если вы наблюдение чего-либо, находящегося перед нами и данного, называете, как я могу сказать, заметил это, исключительно восприятием – не оставалось бы вообще никакого восприятия. Но так как должно оставаться наблюдение и кое-что для него, так как, кроме него, я не мог бы утверждать ничего, то это остающееся не может быть не чем иным, как только осуществляемым мною проведением линий и углов. Оно, следовательно, и должно было быть, собственно, тем, что я наблюдал. С этой предпосылкой очень хорошо согласуется также и то, что я действительно и отчетливо в себе сознаю относительно того процесса. Когда я чертил свой угол, я вовсе не стремился начертить угол, имеющий столько-то градусов, или стороны, имеющие такую-то длину, а лишь угол вообще, стороны вообще. Определенными они стали не вследствие моего намерения, а вследствие необходимости. Когда дело дошло до действительного описания, они получились у меня определенными, и бог знает почему они были определены именно так, как они получились.

Это, лежащее вне и выше всякого восприятия, сознание осуществляемого мною проведения линий и есть, без сомнения, то, что вы называете Созерцанием.

Автор. Это так.

Читатель. Чтобы обосновать мое всеобщее утверждение, необходимо было бы с этим созерцанием моего конструирования треугольника непосредственно связать абсолютное убеждение в том, что я никогда и ни в коем случае не смогу конструировать иначе; в созерцании, таким образом, я бы понимал и охватывал всю мою способность