— Может, все-таки объяснишь, что происходит? — сухо спросила я. — Кто такие витра? Почему мы убегаем?

Я устала от догадок и предположений, мне хотелось простых и ясных ответов.

— Прости, не сейчас. Это займет слишком много времени. На эти вопросы лучше всего ответит твоя мать.

— Моя мать?

При чем тут она? Но через мгновение до меня дошло, что Финн имеет в виду вовсе не Ким.

— Так мы едем к ней? А где она живет?

— Во Фьоренинге[8]. Там же, где и я. И где будешь жить ты.

Он улыбнулся, и мне стало легче. Самую чуточку.

— Правда, ехать туда семь часов.

— Где это?

— В Миннесоте, на берегу Миссисипи, в очень тихом уединенном местечке.

— А что вообще такое этот Фьоренинг?

— Городок. Его часто называют общиной, но лишь в том смысле, что это скорее закрытое уединенное поселение.

— Значит, люди там тоже живут?

У меня появилась робкая надежда перетащить вслед за собой Мэтта.

— Не в том смысле, который ты подразумеваешь. — Он помедлил, прежде чем продолжить, и покосился на меня: — Только трилле, искатели и мансклиги[9]. Всего около пяти тысяч жителей. У нас там есть заправки, продуктовый магазин и школа. Очень маленький тихий городок.

— С ума сойти, — пробормотала я. — Это что получается, посреди Миннесоты существует целый город троллей? И никто не в курсе?

— Мы живем очень тихо.

— Тебя послушать — так вы что-то вроде мафии, — сказала я мрачно, и Финн криво усмехнулся. — Вы там что, людей на корм рыбам пускаете?

— Убеждение — очень сильный дар, — сказал он серьезно.

— А ты убеждением владеешь? — осторожно спросила я.

Почему-то эта тема Финну явно не нравилась. Как я и ожидала, он отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Я искатель. У нас другие способности.

Он глянул на меня и продолжил, убедившись, что я просто так от него не отстану:

— Способности, необходимые тем, кто ищет. А дар убеждения в нашем деле не слишком полезен.

— А какой полезен?

Финн устало вздохнул:

— Это непросто объяснить. Это ведь даже не совсем способности, во всяком случае, не столь необычные, как дар убеждения. Скорее обостренные интуиция и чувства. Как у гончей, которая берет след, только в нашем случае речь идет, конечно, не об обонянии. Я просто знаю, где искать.

Он покосился на меня. Я молчала, ничего не понимая.

— Например, когда ты поехала к той женщине в больницу…

К женщине, которую я всю жизнь считала матерью.

— Я знал, что ты в пути. И знал, что ты встревожена.

— Ты знаешь, когда я расстроена? Даже на большом расстоянии? — удивилась я.

— Да, пока я ищу тебя, — кивнул Финн.

— А говорил, что не телепат, — пробормотала я.

— Я не умею читать мысли. Это правда. — Чуть помедлив, он несколько раздраженно добавил: — А твои мысли, боюсь, и телепатам недоступны. Что у тебя на уме, сказать невозможно. Я даже твои чувства не до конца распознаю. Различаю лишь твое беспокойство или страх. У меня есть миссия. Я обязан заботиться о твоей безопасности и вернуть тебя домой. Так что я должен знать, когда тебе грозит опасность, чтобы помочь.

— А как ты вообще вычислил меня? Я же постоянно переезжала.

— Матери часто хранят что-то, принадлежавшее их детям. Обычно это прядь волос. Так я получаю изначальный импульс, необходимый для поиска. Кроме того, родители, как правило, знают, где примерно искать ребенка, а по мере приближения к цели я начинаю ощущать его присутствие. Вот и все.

Мне вдруг стало тепло и уютно. Мать хранила мои вещи. Ким никогда меня не любила, но, выходит, на свете есть женщина, которая все эти годы не забывала меня. И бережно хранила прядь моих младенческих волос. — Так ты поэтому постоянно на меня таращился? Изучал?

— Да.

Что-то в тоне его меня смутило. И ведь вроде не врет, однако явно недоговаривает. Но вопросов, теснившихся в голове, было предостаточно, так что я решила пока не отвлекаться.

— И многих ты уже нашел?

— Ты одиннадцатая.

Он явно ожидал какой-то реакции, так что я постаралась сохранить каменное лицо. Но на самом деле его ответ немало меня удивил. На поиск наверняка уходит куча времени. Только меня он преследовал почти месяц, даже в школу мою поступил. Он слишком молод, чтобы проделать такое одиннадцать раз. Да и как-то не по себе было от мысли, сколько же в этом мире подкидышей.

— И давно ты этим занимаешься?

— С пятнадцати лет.

Вот тут я не смогла сдержать изумления:

— С пятнадцати лет?! Хочешь сказать, твои родители вот так запросто отпустили тебя одного? В пятнадцать лет? А те, кого ты находил, тот человек, он сразу тебе верил и послушно следовал за тобой неведомо куда?

— Я в своем деле профессионал, — холодно ответил Финн.

— И все же как-то… слабо верится. И что, ни одному подкидышу не показалось странным, что какой-то незнакомый парень хочет умыкнуть его?

— Да, — просто ответил он.

— И так всегда? У всех искателей? — не отставала я.

— Нет, не всегда. Как правило, но не всегда.

— А у тебя, значит, всегда? — недоверчиво уточнила я.

— Да, у меня всегда. В это так сложно поверить?

— Если честно, во все твои россказни сложно поверить.

Я помолчала, размышляя.

— Постой. Тебе было пятнадцать, когда ты стал искателем? Так сам ты, получается, никогда не был подкидышем? Почему?

— Искатели подкидышами не бывают, — сдержанно ответил Финн. — Думаю, мать тебе лучше все разъяснит.

— И все-таки. Почему искатели не бывают подкидышами? — не сдавалась я.

— Нас с детства обучают мастерству искателей. Юность — это наше преимущество. С подростком проще сблизиться такому же подростку, а не сорокалетнему человеку.

— Главное — завоевать доверие, да?

— Именно.

— Значит, на балу ты вел себя как последний придурок, чтобы завоевать мое доверие? — не удержалась я.

По его лицу скользнула тень обиды, но тут же оно снова стало бесстрастным.

— Нет, наоборот, тогда мне потребовалось отдалиться от тебя. Зря я пригласил тебя на танец. Я зашел слишком далеко и пытался исправить ошибку. Мне от тебя требовалось доверие, но не более.