Мне так и не удалось найти нож. Но, порывшись в ящиках шкафа, я увидел, что содержимое нижних — наше скромное достояние в виде ляпис-лазури и золотой фольги — украдено. Убийца — или кто-то другой — даже не взглянул на остальные менее ценные ингредиенты, забрав только самые ценные составы.

Самым важным, конечно, было не то, что забрал убийца, а то, что он точно знал, где хранятся наши сокровища. Чтобы перечислить всех, кто был столь близко знаком с содержимым нашего шкафа, хватило бы пальцев на одной руке: члены семьи, Фарид и его отец Самир и молотильщики.

Значит, убийца — один из них.

Имена четырех молотильщиков тайной дядиной группы звучали в голове отчетливо, словно глашатай читал королевский указ.

Симон Эаниш, поставщик тканей и иллюстратор манускриптов.

Отец Карлос, священник, человек, которому было вверено наставление Иуды в христианстве. А ведь они с дядей поссорились на днях из-за рукописи Соломона ибн Габироля, которую Карлос отказался продать.

Диего Гонкальвиш, печатник и набожный левит. На него два дня назад, в пятницу утром, напали мальчишки и избили его камнями.

Самсон Тижолу, мощно сложенный винодел. К нему этим утром я заходил за кошерным вином.

Проговорив имя Самсона, я с горечью вспомнил о письме, переданном ему дядей, и в голос стал проклинать себя за то, что не догадался прочитать его.

Я встал лицом к восточной стене и уставился на плиточный орнамент: впервые я осознал мощь личины человека, которого мне следовало привлечь к правосудию, понял, что все это время он водил нас за нос, скрывая истинные намерения под маской дружбы. Я чувствовал, что для того, чтобы изобличить его, мне нужно понять все, что произошло в подвале — до последней мелочи.

Медленно, крадущейся походкой богомола, я стал передвигаться по подвалу, запоминая все сантиметр за сантиметром, словно изучая кончиками пальцев развернутый свиток Торы.

Рядом с ножкой одного из столов нашлась единственная бусина с пятнами крови на темной, ограненной вьющейся лентой поверхности. Когда она оказалась у меня в руках, воображение нарисовало четки, обвившие шею дяди. Они принадлежали отцу Карлосу?

Бусину я также убрал в сумку.

Два обширных пятна крови покрывали нижний край одной из шкур на западной стене. Между пятнами я обнаружил в шкуре прямой разрез. Несомненно, этот разрез был сделан рукой убийцы, когда он вытирал лезвие.

Кровавые следы сандалий протянулись в обе стороны между западной стеной, молитвенным ковром и лестницей, но наверх не вели. Убийца оказался в ловушке, искал выход и затем, похоже, просто испарился.

Сколько человек оставили здесь свои следы? Следы ног дяди и девушки были отчетливо видны на ковре. Теперь я знал, что убийца носил сандалии, и его ступня была примерно на три сантиметра длиннее дядиной и гораздо шире.

Могли эти следы принадлежать Диего или Самсону? У них обоих были великанские ступни.

Или убийца был не один? На шероховатой поверхности ковра следы оставались нечеткие, а различить следы двух или даже трех убийц на темном камне и определить размеры и форму их ступней было маловероятно.

Симон, поставщик тканей… Я снова решил, что это дело его рук. Даже одноногий мог убить как шохет, если его главным оружием против мощного каббалиста была внезапность. Но тогда должен был быть только один след — левой ноги. Но я отчетливо видел, по меньшей мере, два отпечатка правой сандалии, не принадлежавших дяде.

Так что, даже если Симон замешан, у него был напарник.

Но я поторопился: ведь нитку могли подсунуть специально, чтобы подозрение пало на Симона, а бусину обронила коварная рука того, кому выгодно было обличить отца Карлоса. Даже отпечатки ступней могли оказаться подделкой.

Я снова присел рядом с телом дяди и поднял его левую руку, чтобы еще раз осмотреть большой палец. Словно в подтверждение моих догадок, ноготь был аккуратно отполирован, если не считать небольшого заусенца, покрытого запекшейся кровью, за который и зацепилась нитка. Тогда не выглядит ли все так, словно кто-то из молотильщиков прицепил ее сюда, чтобы обвинить Симона?

Не задумываясь о последствиях, я поднял руку к губам, чтобы в последний раз ощутить прикосновение и получить дядино благословение. А потом притянул его к себе и принялся целовать щеки и губы.

Я был весь в крови. Я пропитался ею. Будто ожила иллюстрация.

Закрыв глаза, я ощутил ступнями холодок предчувствия. На лбу выступила испарина. Казалось, каждый волосок на теле встал дыбом. Крик, теснивший грудь, распахнул внутри дверцу, и в нее вошло видение:

Вокруг меня раскинулся выжженный ландшафт с каменистыми холмами. Было сухо и жарко. Закатное солнце творило вокруг длинные тени, расчертившие обрывы и склоны, создавая пейзаж совершенной чистоты Торы. Вдалеке, над восточным горизонтом разгоралось постепенно приближавшееся белое сияние. Мерцая, словно передавая некий код, оно поднималось по небу, и мне вдруг показалось, что оно отправлено кем-то с целью доставить послание. Пока я стоял в позе молельщика, вокруг меня поднялся странный шум. Словно кто-то невидимый — или сам воздух — дышал.

В белом сиянии отчетливо показались крылья, и оно приняло форму огромного сверкающего ибиса. Белоснежное оперение лучилось чистотой лунного света.

Выставив черные лапы перед собой, птица внезапно прянула вниз, приземлилась прямо передо мной, пробежала несколько шагов, чтобы обрести равновесие, сложила крылья и принялась приглаживать перышки на груди своим длинным изогнутым клювом. Размером она была с взрослого человека. Она величественно стояла передо мной, и в ее огромных серебристых глазах, будто полных жидкой ртути, жило воспоминание о духовной силе Моисея. Раскрывая и закрывая клюв, она заговорила со мной голосом дяди:

— Обернись!

Я повиновался и обнаружил, что стою на берегу морского пролива около полутора километров в поперечнике. И что странные вздохи, которые я слышал, были просто-напросто звуком прибоя. На противоположном берегу десятки тысяч людей, построившись в колонны, словно муравьи, взбегали вверх по склонам дальних холмов.

— Повернись ко мне, — велел ибис. Я снова подчинился. — Твои подозрения оправдались: в этом году вы слишком долго готовились к Исходу и опоздали. Чтобы пересечь море, тебе придется лететь. Времени ждать возвращения Моисея у тебя нет.

— Но у меня нет крыльев, — возразил я.

— Каббалисту, — ответил ибис, — для полета не нужны крылья. Только желание взлететь.

Он намеренно произнес слово «желание» — vontade — невнятно, так что его можно было услышать и как bjontade, «добродетель». Затем ибис сказал:

— Посмотри на юг.

Стоило мне сделать это, как пейзаж застыл. Меня окружил запах пергамента. Море, холмы, даже сам ибис были всего лишь изображениями на иллюстрации Агады. Я стоял внутри рисунка, изображавшего Исход. На египетском берегу. Я опоздал и остался во власти фараона.