— У вас есть что-нибудь дезинфицирующее? — спросил он, глядя, как Электра Чарнвуд отворачивает краны.

— Чистый спирт подойдет?

— Это было бы прекрасно.

— Пренеприятная это штука — кровь. Особенно в нынешние времена.

— Береженого Бог бережет.

— Помню, в моей молодости...

Она говорит так, как будто ей все девяносто, подумал Дэвид, но ведь ей едва ли больше тридцати пяти, хотя одежда ее старит. Владелица гостиницы была одета во все черное, а юбка до колен придавала ее внешности что-то от времен короля Эдуарда, как будто она оделась для костюмированной вечеринки, посвященной моде начала века.

— Помню, в моей молодости, — говорила, она, — если ваш друг поранился, вы зачастую оказывали ему услугу, отсасывая грязь из раны.

— И в те времена это была не такая уж удачная идея. Вы уверены, что хотите это использовать?

Женщина отвинтила крышку на бутылке с водкой.

— Пить вам это, поверьте мне, не захочется. Это технический спирт. Видите ли, когда заболел отец, мне пришлось взяться за управление гостиницей в ужасной спешке, — объяснила она. — Тогда я была зеленой, что капуста. И надували меня не раз. Однажды я по случаю купила двадцать четыре бутылки водки у одного изворотливого оптового торговца — разумеется, это оказалась вовсе не водка. Пропустив пару стаканов этого с тоником, можно и ослепнуть.

Она вылила прозрачный спирт на подставленные над раковиной руки.

Пока он их мыл, она сказала с восхищением:

— Вот это грязь! Вы спасли чью-то жизнь?

Улыбаясь, Дэвид вкратце пересказал, что случилось у вокзала.

— Что-то его укусило? — эхом откликнулась она.

— Один из рабочих думал, что это крыса.

— Та еще крыса.

— Рана не соответствовала крысиному укусу. К тому же другой рабочий клялся и божился, что никогда не видел в окрестностях крыс.

— О, поверьте мне, доктор Леппингтон, крыс здесь множество. Они наводняют гостиницу каждый вечер.

Дэвид поднял на нее взгляд, удивленный столь откровенным признанием. И только тут увидел улыбку.

— А, полагаю, это те, что прибегают сюда на двух ногах?

— Угадали, доктор. Их естественная среда обитания — общий бар, где они присматривают себе пару, — подхватила она. — Только в отличие от крыс, которые ищут себе партнера на всю жизнь, этот подвид ищет лишь любви на ночь.

Дэвид взглянул ей в лицо, спросив себя, не послышались ли ему в ее голосе горькие нотки личного опыта, но владелица гостиницы выглядела совершенно беззаботной. Она плеснула ему на руки новую порцию поддельной водки.

— Этого достаточно?

— Вполне. Я домою мылом.

— Бумажные полотенца в автомате.

— Спасибо.

— Нужно еще что-нибудь?

— Нет. — Он улыбнулся. — Чист как стеклышко.

С минуту голубые глаза оценивающе оглядывали его. Наконец, как раз в тот момент, когда он начал чувствовать себя неловко, она сказала:

— Итак, вы один из Леппингтонов?

— Мой отец жил здесь. Если уж на то пошло, я здесь родился.

— Но не остались?

— Мои родители переехали, когда мне было шесть лет.

Она с сожалением улыбнулась.

— Один из счастливчиков, которым удалось бежать, а?

— Мой отец был биохимиком. Уехал туда, где была работа.

— В Ливерпуль?

Кивнув, Дэвид скомкал бумажное полотенце и затолкал его поглубже в корзину для мусора.

— Но ливерпульский говор ко мне так и не прилип.

— Так что привело Леппингтона назад в древнюю вотчину?

— Любопытство. Я не видел этих мест с тех пор, как мне исполнилось шесть.

— И не у всех и каждого есть город, названный в его честь?

— Ну, я не уверен, не было ли это наоборот.

— О, поверьте, — сказала она, — ваши предки наделили город своим именем.

— Похоже, это была склочная шайка.

— Они, безусловно, оставили свой след.

— Как я понимаю, особой любовью они не пользуются?

— Зависит от того, с кем разговаривать. — Она играла прядью блестящих иссиня-черных волос. — Ангелы для одних, дьяволы для других.

— Когда я сказал одному старику, что мое имя Леппингтон, — произнес Дэвид, опуская рукава рубашки, — он поглядел на меня так, как будто мне кол в сердце следует всадить.

— Вероятно, он сидит дома и затачивает его прямо сейчас, — улыбнулась она.

— Вы полагаете, я проснусь однажды ночью и обнаружу, что местные жители шагают по улицам с факелами, размахивают вилами и требуют моей крови? — Это была шутка, но Дэвид задумался, нет ли здесь глубоко скрытой и давней неприязни.

— Тысячу лет назад — возможно. Но сегодня, доктор, самое смертельное, к чему следует приготовиться, — это пара холодных взглядов.

— Постараюсь запомнить.

— Если серьезно, не думаю, что вам стоит волноваться. — Ее улыбка стала шире. — Истинная причина падения популярности Леппингтонов в том, что семья продала скотобойни. Их купила какая-то темная личность, которую совершенно не интересовали деньги, которые делаются на рынке мяса. Он запустил лапу в пенсионные фонды, а потом сбежал со всем этим в Монте-Карло.

— Так что на самом деле это не наша вина? Не вина Леппингтонов?

— Надо же местным кого-то винить, — небрежно отозвалась она. — Все чисто? Хорошо. Пойдемте, я вас зарегистрирую, а потом покажу вам номер.

Дэвид последовал за Электрой к стойке портье. Историю своей семьи он знал очень плохо, во всяком случае, со стороны Леппингтонов. Об этом просто не говорили. Теперь же он нутром чувствовал, что узнает многое и очень скоро. Снаружи раздалось ворчание грома, и на город Леппингтон обрушился холодный дождь.

Ну ладно, Дэвид, сказал он строго самому себе. Перестань откладывать это на потом. Пора всадить кол в сердце именно этому зверю.

Бросив сумку возле платяного шкафа, он присел на постель.

По окнам шуршал дождь.

Он вытащил из кармана письмо Катрины, развернул его и быстро прочел первые несколько строчек, написанных коричневым фломастером. Он читал, зажимая ладонью рот, — непроизвольная реакция на обиду или горе. Потому что, прижимая руку к губам, мы воссоздаем ощущение материнской груди у рта младенца; это действует как на детей, так и на взрослых. Это способ утешить самого себя. Дэвид легко распознал бы этот жест по своей же курсовой по поведенческой психологии, которую написал в бытность студентом. Но это письмо легко стерло все черты индивидуальности: сейчас он был просто одним из многих несчастных, нуждающихся в утешении.