– Что это за тип, Гарри?

– Некто, с кем мне хочется повидаться. Ты можешь все распечатать?

– Сделаю.

Чу отправил страницы с сайта НЦКИ со своего компьютера на общий для подразделения принтер. Босх набрал номер и связался с Джорди Гантом.

– Чарльз Уошберн по кличке Мелкий-два тебе знаком?

– Мелкий-два?.. Гм, что-то припоминаю. Подожди секунду.

На линии воцарилась тишина, и Босху пришлось подождать, пока Гант снова возьмет трубку.

– Да, он попадается в наших текущих отчетах. Один из «Сикстиз», но принадлежит к самым низам пирамиды. Он точно не мог быть заказчиком убийств. Откуда ты взял это имя?

– Из твоей черной коробки. В девяносто втором он жил по другую сторону забора от места убийства Йесперсен. В то время ему было всего шестнадцать, и он, вероятно, пытался добиться, чтобы его приняли в банду.

Произнося свою фразу, Босх слышал, как щелкают кнопки клавиатуры. Гант продолжал поиск данных.

– На него выписан ордер сто двадцатым отделением в центре города, – сказал он наконец. – Чарльз не платит мамочке своего ребенка положенные ей деньги. В последний раз он числился по адресу на Шестьдесят шестой улице, но этим сведениям уже четыре года.

Босх прекрасно знал, что судебный ордер за неуплату алиментов беглым папашей в Южном Лос-Анджелесе никто не воспринимал всерьез. Едва ли люди из команды местного шерифа устроят за ним настоящую охоту, если дело не привлечет по каким-то причинам внимания прессы. Ордер мертвым грузом ляжет в базу данных и всплывет в следующий раз только при условии, что Уошберн попадется на более серьезном правонарушении. Но до тех пор он мог спокойно разгуливать на свободе.

– Попытаюсь нанести визит в его старое логово. Вдруг мне повезет, – сказал Босх.

– Тебе нужно прикрытие? – спросил Гант.

– Нет, с этим все в порядке. Но было бы неплохо немного осложнить ему жизнь. Натрави на него своих людей.

– Это мы можем. Я оповещу о Мелком-два кого следует. А тебе – удачной охоты, Гарри. Дай мне знать, если возьмешь его или понадобится помощь.

– Непременно.

Босх положил трубку и повернулся к Чу:

– Не хочешь немного прогуляться?

Чу кивнул, но без особого энтузиазма.

– К четырем вернемся? – спросил он.

– Трудно сказать. Если наш парень на месте, можем немного задержаться. Хочешь, чтобы я взял с собой кого-то другого?

– Нет, Гарри. Просто у меня есть еще одно дело.

Босх сразу вспомнил, что и ему дочь настрого запретила опаздывать к сегодняшнему ужину.

– Уж не любовное ли свидание? – подначил он напарника.

– Не важно. Поехали.

И Чу поднялся, готовый отправиться на край света, но не отвечать на вопросы о личной жизни.

Дом Уошбернов внешне походил на небольшое ранчо с абсолютно голой передней лужайкой и ржавым «фордом» на подъездной дорожке, стоявшим на бетонных блоках вместо колес. Прежде чем приблизиться к входу, Босх и Чу обошли квартал и определили, что западный угол заднего двора дома находится в каких-то двадцати футах от того места в проулке, где Аннеке Йесперсен поставили к стенке и расстреляли.

Босх громко постучал и шагнул в сторону на крыльце. Чу расположился у противоположного косяка. Дверь была снабжена стальной защитной решеткой, запертой на замок.

Вскоре дверь открыла женщина лет двадцати пяти, смотревшая на них сквозь прутья решетки. Рядом с ней стоял маленький мальчик, обвивший ручонками бедро матери.

– Что вам нужно? – неприветливо спросила женщина, безошибочно вычислив в гостях полицейских. – Я копов не вызывала.

– Мы разыскиваем Чарльза Уошберна, мэм, – сказал Босх. – Этот адрес указан как его домашний. Он сейчас здесь?

Женщина неожиданно взвизгнула, и Босх не сразу понял, что она смеется.

– В чем дело, мэм?

– Это вы о Мелком? Это его вы величаете Чарльзом Уошберном?

– Да. Так он здесь или нет?

– А с чего ему быть здесь, скажите на милость? Вы совсем глупые, или как? Он задолжал мне деньги. Так откуда ему здесь быть? Если он явится сюда, то ему лучше сразу со мной рассчитаться.

Босх, конечно, все понимал. Он окинул взглядом мальчонку и снова посмотрел на его мать.

– Простите, как вас зовут?

– Латишия Сеттлз.

– А вашего сыночка?

– Чарльз-младший.

– А вы, случайно, не знаете, где может сейчас находиться Чарльз-старший? У нас ордер на его арест как раз за уклонение от выплаты вам алиментов. Потому мы его и разыскиваем.

– Наконец-то зашевелились, но что-то поздно. Как только я замечаю, что этот гад проезжает мимо, тут же звоню вашим людям, но еще ни разу никто не явился на вызов. И вот вы тут, а я, как назло, не видела этого недомерка уже месяца два.

– Тогда, быть может, вы что-то слышали, Латишия? Никто не говорил вам, что встречал его в округе?

Она покачала головой.

– Он куда-то запропастился.

– А что с его матерью и бабкой? Они когда-то здесь жили.

– Бабуля уже умерла, а мамаша давно уехала отсюда и живет теперь в Ланкастере.

– Чарльз навещает мать?

– Без понятия. Раньше он вроде ее проведывал на дни рождения и все такое. Но сейчас, хоть убейте, я даже не знаю, жив ли он вообще. А я не могу сводить сына к зубному или какому другому врачу, и ходит он всю жизнь в одних обносках.

Босх кивнул. «Настоящего отца у малыша никогда не было», – подумал он, вовсе не собираясь сообщать этой женщине, что они охотятся на Чарльза Уошберна совсем не потому, что тот отказывается содержать своего ребенка.

– Латишия, вы не будете возражать, если мы зайдем?

– Зачем это?

– Просто осмотреться и убедиться, что вы в безопасности.

Она потрясла железную решетку.

– Тут безопасно, можете не беспокоиться.

– Значит, войти нам нельзя?

– Нет. Охота мне, чтобы вы увидели, какой у меня дома бардак! Я не подготовилась к вашему приходу.

– Хорошо. А как насчет заднего двора? Мы можем его осмотреть?

Вопрос явно озадачил ее, но она пожала плечами.

– Валяйте. Но только там вы его все равно не найдете.

– Ворота запираются?

– Они сломаны.

– Понятно. Ну так мы пройдемся?

От крыльца Босх и Чу двинулись по дорожке, ведущей к боковой части дома и упирающейся в деревянную ограду. Чу пришлось поднять створку ворот, державшуюся на одной ржавой петле, чтобы они смогли пройти. Так они попали на задний двор, захламленный старыми сломанными игрушками и предметами меблировки. Валявшийся среди травы каркас посудомоечной машины напомнил Босху увиденное двадцать лет назад в проулке – нагромождение у стены уже негодной бытовой техники.