Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обойдя три земляничные лужайки, часа за четыре я наполнил пятилитровую банку и, истекая слюной, но не позволив себе даже прикоснуться к добыче, пустился в обратный путь, предвкушая эффект, который произведет на Лену мой подарок и тем более мой рассказ о том, как и какой я совершил подвиг. Вновь проникнув на территорию завода через уже знакомую брешь, я мелкими перебежками двинулся в сторону проходной. Оббегая невероятных, как я уже говорил, размеров заводскую трубу, я внезапно натолкнулся на писающего на эту самую трубу мальчика. Мы оба вскрикнули, и мальчик, так и не застегнув штаны, резко обернулся. Мои ладони вспотели и стиснули ранец с банкой, а ноги онемели и подкосились. Это был Дима Титоренко.
Именно сегодня Дима, как и я, прогулял «пришкольный участок». Именно сегодня он уговорил отца взять его с собой на работу. Именно в это время Димочка улизнул от бдительного родительского ока и именно в эту минуту оказался у трубы и захотел и здесь пометить свою территорию.
Обрызгав мои кеды, Дима застегнул брюки и, произнеся обычное приветствие: «Ну, привет, жирный!» – сделал шаг в мою сторону. Я шарахнулся назад и глухо стукнулся затылком о каменную кладку, еще крепче прижав к себе портфель с бесценной ношей. Отступать было некуда. Позади была труба. Да и дело в общем-то тоже было – «труба». От хищных Диминых глазок не укрылся мой ранец, висящий на плече, и безнадежно красные от земляничного сока пальцы. «Что у тебя там, кабан? – спросил Димочка и коротко приказал: – Дай!» Мои губы беззвучно прошептали: «Нет», голова дрогнула в еле заметном отрицании, из глаз брызнули слезы, а тело попыталось диффузировать в каменную стенку и слиться с ней, притворившись барельефом. От такой моей неслыханной наглости Димины маленькие глазки сделались удивленно круглыми, и он молча отвесил мне пощечину, после чего повторил приказ. Безнадежность часто толкает нас на отчаянные поступки! А мое положение было безнадежно. Внезапно и страшно крикнув нехорошее слово «сука», я изо всех сил оттолкнул Диму, развернулся лицом к трубе и, подпрыгнув, ухватился за железную скобу в ее стене.
Если вы знаете, все трубы оснащены сверху лампочками, чтобы их не задели самолеты-вертолеты, и скобами, по которым поднимаются к лампочкам, чтобы содержать их в исправности.
Это был первый раз, когда я сумел самостоятельно подтянуться на перекладине. Я даже не заметил, как это сделал. Вот что значит любовь плюс страх и экстремальная ситуация. Моментально подтянувшись на первой скобе, я ухватился за вторую и стремительно полез вверх. Димочка, в первую секунду обалдев от фантастичности происходящего, во вторую уже ринулся за мной и, не отставая, взбирался по ржавым скобам. Я не думал, что труба когда-нибудь кончится. Подгоняемый животным страхом и громким дыханием Димы Титоренко, я просто убегал вверх. Кстати, высота трубы была ни много ни мало – 50 метров. Через некоторое время я обратил внимание, что не слышу снизу Диминого дыхания. Оказывается, Димочка, которого не подгонял снизу страх, в какой-то момент обнаружил себя на высоте метров пятнадцати и счел благоразумным прекратить погоню, рассудив, что, так как летать я не умею, он спокойно может подождать внизу. Поняв, что не слышу за спиной преследователя, я еще некоторое время по инерции лез вверх, постепенно замедляя движение, а потом остановился.
Остановился я на высоте метров тридцать. Это где-то этажей десять. Но я еще не знал об этом. Вообще, я думаю, что трубы как-то связаны с моей кармой. Помните водосточную трубу из детского сада? Вот-вот… Возвращаюсь к драматическим событиям того дня. Чтобы оценить обстановку, я медленно повернул голову и посмотрел вниз. Я висел на отвесной стене, на высоте десятого этажа, а вокруг расстилался остров, окруженный искрящейся в солнечных лучах Ладогой, за которой раскинулась по берегу утонувшая в зелени Питкяранта. Поистине, вид был великолепен. Но я ничего этого не увидел. Я увидел только пропасть под ногами и микроскопическую фигурку Димы у подножия трубы. Я думаю, вы уже догадались, что случилось дальше: руки вспотели и стиснули скобу, ноги онемели и ослабли, голова закружилась и… Чтобы не упасть, я отпустил ранец. Портфель с заветным кладом беззвучно и быстро преодолел все тридцать метров и шлепнулся к ногам еле успевшего отскочить Димы. Он поднял истекающую земляникой добычу, повернулся и молча ушел. Я остался один. Сыр выпал, с ним была плутовка такова…
Провисев на трубе еще минут десять, я понял, что не смогу преодолеть сковавший меня ступор. Я не в силах был не то что спуститься вниз, а даже пошевелить рукой или ногой. Противный холод внутри, тошнота и звездочки в глазах подсказывали мне, что ситуация становится критической и долго мне не продержаться. Собрав остаток сил, я закричал. Наверное, так кричат потерявшие надежду альпинисты… «Помогииииииитеееееееееее!!!! Кто-нибууууууууудь!!!!!!! Помогиииииитеееее!!!!!!» Больше я кричать не мог. Я висел над пропастью и тихо плакал, прощаясь со своей молодой, бестолковой жизнью и клянясь, что, если я спасусь, все будет не так. Что я буду самым послушным, дам Диме по морде, перестану есть кастрюлями рисовую кашу и не буду воровать мелочь…
Меня услышали. И увидели. Я представляю шок этих взрослых. Ребенок двенадцати лет в шортах, белой рубашке и пионерском галстуке, висящий на высоте тридцати метров…
Мне повезло, что у завода была собственная пожарная часть. Через пять минут подъехала пожарная машина, и два настоящих пожарных полезли ко мне, волоча на себе бухты веревок. Дальше все понятно. На меня надели обвязку, прицепили страховочными карабинами к веревкам и метр за метром опустили на землю, всю дорогу уговаривая не волноваться и не шевелиться. Ни того ни другого я и так уже делать не мог. Говорить я тоже не мог. Поэтому, сидя на земле в окружении взрослых, которые пытались добиться от меня объяснения, каким образом я попал на трубу, я просто молчал и плакал. Думал о Лене, о Диме, о папином ремне и о бесполезном подвиге. Хотели вызвать милицию. Спас меня Петр Сидорович. Дедушка Петя. Видимо, он и правда был очень уважаемым на заводе человеком. Пообещав, что разберется, дедушка взял меня за руку и медленно двинулся в сторону проходной. Уже переведя меня через мост (чтобы быть уверенным, что я ушел), Петр
