Между башкирскими лошадьми открылся сап. Заразилось много и людей… Конская сбруя с больных и телеги были сложены в кучу среди Ак-Булакского укрепления и сожжены. Остался ворох железных оковок и шин.

В укреплениях также было неблагополучно. На Ак-Булаке свирепствовала цинга: к концу октября было 52 больных из 399 человек гарнизона; а на Эмбе и цинга, и горячка, и кровавый понос; к тому же времени было больных: 16 цингою, 6 горячкою, 6 кровавым поносом, остальные лихорадкою и проч. — всего 36 человек из 634.

В виде авангарда и ради опыта степного похода отправлен был 21 октября, с частью запасов, 6-й обоз, или караван на верблюдах, в числе 1128 голов под прикрытием 357 нижних чинов, при 4 орудиях и под командою подполковника Данилевского, который и прибыл благополучно на Эмбу на 23-й день, сделав до 500 верст.

Наконец 14 ноября, войскам, собранным на городской площади, прочтен был приказ о походе на Хиву.

«По высочайшему Государя Императора повелению я иду с частию вверенных мне войск на Хиву.

Давно уже Хива искушала долготерпение сильной и великодушной державы и заслужила, наконец, вероломными, неприязненными поступками своими грозу, которую сама на себя навлекала…

Товарищи! Нас ожидают стужа и бураны и все неизвестные трудности дальнего степного зимнего похода; но забота обо всем необходимом по возможности предупредила крайности и недостатки, а рвение ваше, усердие и мужество довершать и победу» и т. д.

Потом началось молебствие, затем церемониальный марш мимо Перовского, а первой колонне с места же и поход… Единственною напутственною речью в кавалерии было: «Справа по шести!»

Отряд выступил из Оренбурга 4 колоннами, по одной колонне в день, 14, 15, 16 и 17 ноября; а 24 ноября все четыре колонны соединились близ Караванного озера; отсюда, после двухдневного отдыха, 27 ноября они выступили вверх по правому берегу р. Илека, уступами или эшелонами, на четверть или на полперехода одна за другою, придерживаясь этого расстояния и на ночлегах. Начальником 1-й колонны был назначен командир башкирского войска генерал-майор Циолковский; 2-й колонны — командир конно-казачьей артиллерийской бригады полковник Кузьминский; 3-й колонны — начальник 28-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Толмачев; 4-й колонны — генерал-майор Молоствов; при этой колоннне следовал и главнокомандующий. Еще 24 ноября выпал глубокий снег выше колена, а 27-го поднялся жестокий буран при 26 градусах мороза. Все часовые в эту ночь отморозили себе носы, руки или ноги, что повлекло потом к ампутациям на морозе… На ночлегах предписывалось колоннам пускать на тебеневку своих верблюдов и лошадей впереди своих становищ, чтобы они не смешивались с пасущимся скотом других колонн. В страшную ночь 27 ноября почти все лошади бежали с тебеневки. Пришлось сделать лишнюю дневку; часть лошадей нашли в других колоннах, но большинство умчалось в степь и, конечно, сделалось добычею волков.

Верблюдам, чтобы не перемешать их,[22]навешивали на грудь лоскутки сукна или деревянные таблички, а потом, когда лаучи стали срывать эти знаки на топливо, то вынуждены были и клеймить верблюдов.

Согласно предположению, все колонны должны были сосредоточиться на верховьях реки Илека, на урочище Биш-Тамак, к Николину дню.

С начала декабря вновь начались бураны; снегу намело выше аршина; по утрам морозы доходили до 40°. Снег покрылся обледенелой корой, резавшей ноги верблюдам. Идти по колена в снегу, навьюченным по-походному, весьма утомительно, а если людей без всякой нужды поднимают с ночлега за 4 часа до рассвета, как это делал Циолковский в своей колонне, то можно себе представить степень усталости людей, которым приходилось беспрестанно поднимать падавшие вьюки, плохо навязанные в темноте, потом догонять ушедших вперед товарищей и т. д.

Верблюды с порезанными ногами падали и не вставали. Их отвязывали и бросали со вьюками. Арьергардные казаки смотрели на такие вьюки как на законную добычу: спирт сейчас по своим манеркам, овес и сухари по торбам, бочонки на дрова, кули и веревки на топливо. Оттого казаки лучше других вынесли поход.

В отряде не было, однако, никаких беспорядков, за исключением одного случая, где Перовский счел нужным показать пример. На одном ночлеге колонны Циолковского из лагерной цепи бежал часовой (рядовой 5-го батальона), бросив свое ружье, но заблудился, набрел на другую колонну, украл здесь ружье и тут был пойман, случайно, рассыльным казаком.

Захарьин рассказывает этот случай иначе: ввиду морозов и буранов Перовский приказал сменять часовых через час, но начальники караулов часов не имели и сменяли иногда позже двух часов; такая участь постигла и рядового Позднеева, стоявшего на часах около тюков с провиантом; закоченевши под бураном, забытый часовой приставил ружье к тюку и присел тут же под защитой от ветра, да и заснул… Приходит патруль, под командой унтер-офицера из ссыльных поляков… Вместо того, чтобы разбудить и сменить ослабевшего человека, поляк тихонько утащил его ружье и ушел с патрулем… Вскоре часовой просыпается, видит, что ружья нет, бежит в ближайшую колонну, ночевавшую неподалеку, крадет там ружье из числа составленных в козла и возвращается на свой пост… Пришла смена и поляк с его ружьем… Позднеев сознался, что другое ружье достал из соседней колонны. Итак, кроме сна, явилась еще отлучка с поста и кража оружия. По этой версии выходит, что часовой действовал как будто сознательно.

Важность преступления и необходимость строгого примера для пехоты, которая никогда еще в военное время не служила и в которой, «несмотря на все попечения и внушения со стороны начальства, нет воинского духа и необходимого в солдате повиновения», заставили поступить с виновным по всей строгости законов: 1 декабря он был расстрелян.

Однако же Н.П. Иванов приводит рассуждения солдат, что несчастный часовой страдал падучкой и с ним это был не первый случай… Перовский со штабом присутствовал при казни, и многие ждали помилования…

Несколько случаев моментального беспамятства и сумасшествия наблюдались и после… Хотя они также часто оканчивались смертью, но не от залпа товарищей… Более чем вероятно, что Перовский казнил больного. Человек бежал в снежную степь, но ведь это верная смерть! Надо быть сумасшедшим, чтобы это сделать.

Впоследствии необходимость заставила расстрелять еще двух киргизов-верблюдовожатых, и затем подобных случаев уже не бывало в течение всего похода.

Но как люди выказали полнейшее незнание обязанности часовых в цепи (не умели опрашивать проходящих, пропускали без отзыва, засыпали на часах, кутались в кошмы от буранов) то всем наличным при штабе офицерам приказано было обходить ночью цепь и поверять часовых. Эта мера оказалась весьма действительною: люди подтянулись и уж никому не давали спуску, — один чуть не заколол самого Перовского, когда тот хотел насильно проехать через цепь. Это, впрочем, случилось 22 декабря на Эмбе, где люди уже отдохнули 3 дня и были бдительнее.