– Вы артист! – восхищённо молвил Пупс.

– А у этих спасателей никакой фантазии, бумаги одни… – Раздватрис вдруг проснулся. – Кормить будут, что ли? В яме меня кормили! – Крикнул он строго, чтоб и кучер слышал…

Остановились, видимо, у трактира. Раздватрис действительно хотел есть, но главное, мечтал размять длинные ноги: затекли. Карлик, вышедший проведать как-чего, заглянул в карету.

– Выходить никак нельзя, вас могут узнать. Кушать будем, не выходя…

– Не болтайте глупости временно не отрубленной головой, – перебил его Ангор. – Кто это меня может узнать? Я в наряде лучника… притом, бумага… Где мы? – он пихнул карлика в хилую грудь и вышел.

Было раннее утро. На травке одна пичуга кормила другую, клювиком старательно проталкивая собранную пищу как можно глубже в жадно распахнутый клюв. Раздватрис вдруг почувствовал страшный голод…

Но оставим беглецов – ах, на свободе! – дышать, прохаживаться и завтракать. «А звери остались без завтрака, то есть без меня!» – захохочет Ангор. Потом они ещё будут долго ехать, так что я успею кое-что порассказать. Ведь даже если кто из вас и читал книжку «Три толстяка» – ведь не перевелись же ещё читающие подростки! – в ней о прошлом нашего героя ничего не написано.

…Ангор родился в одной из деревенек, расположенной меж живописных холмов в Толстячьей долине, по которой текла речка Жирняшка, неподалёку от дворца трёх толстяков, который был расположен подальше от городской суетни, копоти, и всяких вредных производств. Родители его, отец Беньо Антаки и мать Метью Антаки, были крестьяне. Отец был сильный и очень трудолюбивый, а вот мать была кем-то вроде цыганки. Совсем малюткой её случайно, или нарочно, оставили в деревне артисты, возвращавшиеся с какого-то дворцового праздника. Её удочерила семья Антаки. Глава семейства дал ей имя, и когда пришла пора, женил на ней своего старшего сына. Была она совсем не из этой среды, крестьянскую работу не любила, по дому всё делала кое-как, зато хорошо гадала на картах, кофейной гуще, по ладони, и тем гораздо больше приносила в семью дохода, чем с утра до вечера гнувший спину муж Беньо. На завалинке не сидела, костей никому не перемывала, была молчалива, и, казалось, кротка, но постоять за себя могла, и так язычком резануть, что мало не покажется. Совсем они были не пара, но муж её очень любил.

Сначала у них родился сын Исидор. А когда ему было около двух лет, в деревню въехала чёрная карета, запряжённая парой чёрных коней. Вид этой кареты, кстати говоря, с сиреневыми занавесками на окнах, заставлял людей прятаться в домах и дрожать. В карете разъезжал главный палач Деваки, по прозванию Ушастый. Настоящего его имени не знал никто. И вот этот господин увидел в окно кареты у колодца не успевшую, или не захотевшую скрыться женщину. Он вышел – маленький, совсем лысый, с большими и оттопыренными ушами – первый человек Деваки после толстяков, и самый страшный человек. Дивясь про себя на смелость Метью – а это была она – помог ей набрать воды, узнал её имя и где она живёт. Будущая мать Ангора была хороша: талия узкая, бровь чёрная, взгляд смелый, руки белые, не крестьянские. К вечеру в дом к Антаки вошли чёрные (то есть одетые в чёрные мундиры) гвардейцы, показали бумагу об аресте – тогда ещё хоть видимость закона соблюдалась, не то что потом, при сыночке Ангоре – и увезли Метью, оставив Беньо нянчиться с маленьким Исидором, а надо было землю пахать, кормить и семью и трёх толстых дармоедов с такими «слугами народа». Вернулась Метью через месяц. На той же карете привезли и извинились за ошибку: не виноватой она оказалась ни в чём. Как ей жилось там, она не рассказывала, стала ещё более молчаливой и какой-то совсем чужой, гордой, что ли. А через восемь месяцев родился мальчик. Она назвала его Ангор, что насторожило мужа, ведь Ангор в переводе с девакского означает «сын двух отцов». И тут же в деревню просочились слухи, что не в тюрьме их цыганка сидела, а в роскошных покоях почивала, и что отец нового сынка – главный палач страны Ушастый. Может, и так, по крайней мере в течение последующих шестнадцати лет Метью часто увозили вместе с Ангорчиком погостить во дворец. Сначала что-то объясняли, а потом просто увозили, и всё – и обращались при этом с мужем очень вежливо. Лишь однажды, когда он, не сумев совладать с ревностью, побил и жену и Ангора, те же вежливые молодцы в чёрном подъехали и отделали его в собственном доме на глазах детей так, что он месяц с постели не вставал.

Ангор рос заносчивым, наглым, и не желающим работать на земле. Поскольку лупить его было накладно, то за всё отдувался старший Исидор. Хоть родного-то сына Беньо и любил, но лупцевал нещадно, как бы за двоих, а почему? А потому что Исидор тоже был не сильно охоч до крестьянских работ. А когда он убежал из дома с труппой проезжих циркачей, Беньо всерьёз засомневался: и этот-то сынок его ли? Его это был сынок, его, но материнская бродяжья кровь в нём струилась сильнее отцовской. В шестнадцать лет Исидор был известен всей Деваке как канатоходец Тибул.

Ангор же, когда ему исполнилось шестнадцать, переехал жить во дворец. Ушастый взял его себе в помощники, то есть он стал помощником палача! А мать его не взял во дворец, пусть, мол, в деревне сидит, старушка, хотя ей не было ещё и сорока лет. Беньо же, оставшись без Исидора и с нелюбящей женой, вскоре умер. И Метью стала жить одна в своей хижине. Получая из дворца денежную помощь, она наняла работницу по хозяйству, а сама всё на картах гадала, и ничего более.

Ангор же, взятый в помощники палача, изумлял этого палача своим талантом. Ушастый был, конечно, прекрасным учителем. Он с раннего детства обучал мальчика мучить и убивать. Сначала таракашек всяких, потом мышек и птичек, а постарше стал – кошечек и собачек. Но Ангор это проделывал настолько безо всякой жалости к жертвам и часто с такой непосредственной радостью кидал котёнка в огонь, или бил щенка головой о камень, что у Ушастого несуществующие волосы на голове вставали дыбом от ужаса, смешанного с восторгом.

– Нет, это не моя заслуга, – говорил он, – это природный талант, Ангор, ты – палач от Бога!

Хотя мы-то с вами должны знать, что никаких палачей от Бога не бывает. Ведь Бог есть любовь, и он дал людям заповедь: не убивай!

– Мой сыночек, моя кровинушка, – гордился палач, хотя иногда недоумевал:

– Чегой-то он сильно рослый? Я чегой-то не такой. И уши у него чегой-то не большие и не оттопыренные, а маленькие и прижатые. То есть, он сам большой, а уши маленькие, а я-то сам маленький, а уши большие – вот в чём загвоздка – о! И ничего моего, честно говоря, кроме жестокости, я в нём не наблюдаю. Неуклюжесть какая-то, мне несвойственная. Вообще, кого-то он мне напоминает, но точно не мать, и не мужа её!

Но однажды он всё понял: как-то у дворца встретился им второй толстяк, по прозвищу Страус. Ангор к тому времени уже подрос. Долго смотрел на него Страус, долго смотрел на Страуса Ангор. Но Ушастому одного мгновения хватило взглянуть на них, стоящих рядышком, и ледяной ужас ожёг его: они были похожи, как две капли, только одна капля была постарее, но такая же большая и неуклюжая!

– Сколько тебе лет, кто твоя мать, и что ты делаешь во дворце? – три вопроса задал толстяк, и, услышав три вразумительных ответа, кивнул головой и абсолютно походкой Ангора ушёл в свои покои, а Ушастый тут же поехал в деревню к Метью, и она ему во всём созналась. Дело было вот как.