Если бы это было легко! Все телефонные звонки от нее отправлялись на голосовую почту, а посылать ему эсэмэски с такой новостью не хотелось. Наконец она не выдержала и позвонила ему в офис, и ее переадресовали к одной из секретарш. Дарси пережила несколько унизительных минут, пока слушала заученный текст, словно читали по бумажке: «С синьором Сабатини в ближайшее время связаться нельзя». У Дарси на лбу выступили капли пота, когда она попросила передать ему, чтобы он ей перезвонил. Но звонка не последовало, и это Дарси не удивило.

– Почему?… Почему со мной дома должен кто-то находиться? – спросила она, глядя на серьезное лицо пожилой акушерки.

– Потому что двадцать восемь недель – это критический срок в беременности, и вам необходимо особенно быть к себе внимательной. Наверняка есть кто-то, кого можно попросить о помощи. Дарси, а отец ребенка? Кто он?

Дарси закрыла глаза. Она должна пожертвовать гордостью, забыть о себе, о своем инстинктивном нежелании это сделать. Она так старалась не думать о Ренцо. За долгое время впервые его лицо, словно высеченное из камня, всплыло перед глазами. И мускулистое поджарое тело, и то, как он надевал очки в темной оправе – и как это сексуально выглядело, – когда работал над проектами. А пробуждение по утрам в его объятиях… Все это ей почти удалось забыть, вычеркнуть из памяти, погрузившись в новую работу в местном кафе.

Но сейчас она должна обратиться за помощью к человеку, который заставил ее почувствовать свою никчемность, вернуться в те дни, когда люди отворачивались от нее и не верили ни одному ее слову. Она убеждала себя, что ей все равно, что подумает Ренцо, когда ему позвонят из больницы. Что ей безразлично, что он считает ее воровкой. Главное, что она знает правду. Рука сама собой легла на живот, пальцы сжались, защищая то, что у нее внутри, – жизнь этого еще неродившегося ребенка. Она сделает все что угодно, лишь бы уберечь его.

Все что угодно.

И первое, что нужно сделать, – это быть сильной. Она с самого начала связи с Ренцо была сильной. Она, как ей было привычно, держала свои чувства на замке и ничего не ждала, вот почему поразилась, когда по возвращении в Англию из Тосканы он дал ей ключ от своей квартиры.

Может, тогда ее чувства начали меняться? Переезд в Норфолк отошел на задний план, и голова пошла кругом от ее нового положения любовницы Ренцо. Она с радостью пошла на благотворительный бал с ним и танцевала в его объятиях, опьяненная вишневым запахом, витавшим в зале. Если бы не появление Дрейка, то, возможно, она очень скоро привыкла бы носить украшения, подаренные Ренцо, и не вспоминала бы про отъезд в Норфолк.

Она была дурой, и пора перестать вести себя как дура.

Никогда больше она не будет хныкающей Дарси Дентон, умоляющей своего итальянского любовника поверить ей. Пусть думает что угодно, лишь бы помог ей с ребенком.

Дарси открыла глаза.

– Его зовут Ренцо Сабатини, – сказала она.

* * *

Ренцо никогда так не ощущал свое бессилие, как в те минуты, когда мерил шагами стерильный больничный коридор, не замечая косые взгляды медсестер. Он не привык ждать и едва мог поверить, что его заставят дожидаться часов посещений. Все просьбы пропустить его раньше были отвергнуты суровой акушеркой, с которой он успел поговорить. Нахмурившись, она сказала ему, что его подруга слишком много работает и плохо питается, почти что нищенствует. Акушерка окинула взглядом его темный костюм, шелковый галстук, сделанные на заказ ботинки, и по ее глазам он понял, что она оценивает, насколько он богат. Его оценивают, а ему это претит. Как и выступать в роли будущего отца, уклоняющегося от своих обязанностей.

И помимо всего этого внутри росло непонятное ощущение: сердце словно горит огнем, душа не на месте. Ренцо взял себя в руки. Почему он здесь? Почему приехал в отдаленный район Норфолка – кажется, так далеко он никогда не путешествовал? Голова шла кругом – он поверить не мог в происходящее. У Дарси будет ребенок.

Его ребенок.

Или так она сказала.

Теперь ему необходимо решить, что он будет делать.

Наконец его провели в боковой бокс палаты, где на узкой больничной кровати лежала она – яркие волосы были единственным выделяющимся пятном на белом. Лицо у нее такое же бесцветное, как и простыни, а глаза… глаза смотрят настороженно и враждебно. Он помнил, когда в последний раз видел этот взгляд. Она соскользнула на пол, а он оставил ее лежать там. А сейчас… сейчас… как же ему стыдно. Она такая хрупкая и беззащитная.

– Дарси… – тихо произнес он.

Она поморщилась, словно съела дольку лимона.

– Ты пришел.

– А что мне оставалось?

– Не ври. Ты мог этого не делать. Ты мог просто проигнорировать звонок из больницы. На мои звонки ты же не отвечал.

Он хотел возразить, но как, когда это правда.

– Да, – ответил он. – Мог.

– Ты переводил мои звонки на голосовую почту, – обвинила его она.

У Ренцо вырвался тяжелый вздох, и он кивнул. Тогда это казалось ему единственным здравым разрешением ситуации. Говорить с ней он опасался, потому что мог сдаться и вернуть ее, пусть и на одну ночь. Она ушла, а легко забыть ее не получилось, как он рассчитывал, хотя она и подорвала его доверие к ней. Даже когда он думал о пропавших бриллиантах, о том, что она впустила в его дом вора, все это не стерло ее облик из сознания. Он спрашивал себя – и не один раз, – не совершил ли он огромную ошибку и не стоило ли дать ей еще шанс. Но самолюбие и привычка плохо думать о женщинах останавливали его. Пятьдесят процентов отношений не бывают постоянными, так что зачем стремиться к связи, которая с самого начала была связью неравных партнеров? И тем не менее Дарси не выходила у него из головы, как бы напряженно он ни работал и сколько бы ни разъезжал по свету.

– Признаю свою вину, – сказал он.

– И ты велел своей секретарше не соединять меня с тобой.

– Она, несомненно, соединила бы, если бы знала о причине, по которой ты звонила. Почему, черт возьми, ты ей этого не сказала?

– Ты в своем уме? Ты так представляешь себе женщин, Ренцо? Чтобы они просили, умоляли тебя, унижались перед тобой? Мне надо было сказать: «Да, я знаю, что он не хочет говорить со мной, но не могли бы вы сказать ему, что я беременна от него?» Или мне следовало вертеться около здания, где находится твой офис, и ждать, когда ты уйдешь с работы, схватить тебя за рукав и сообщить тебе новости прямо на деловой лондонской улице? Или я должна была продать в газеты интересную историю о том, что мой бойфренд-миллионер не признает отцовства?

– Дарси, – мягко прервал ее он, – я сожалел, что обвинил тебя в воровстве колье.

Она воинственно вскинула подбородок:

– Но не настолько сожалел, чтобы найти меня и сказать мне это раньше?

Он подумал о том, какая же она несгибаемая. У нее внутри твердый стержень, и это не вяжется с хрупкой внешностью.