Царь отшвырнул в сторону фонарь, и он с глухим звоном покатился по полу, заставив тени отпрянуть и смешаться.

— Ты думал, что-то изменилось?

С этими словами царь намотал на руку длинную косу и бросил Акамие на груду драгоценностей, сваленных на полу, — принадлежавшую ему долю военной добычи.

Солнечный зайчик пригрелся на щеке.

Ханис прерывисто вздохнул, как вздыхают дети после долгого плача, и проснулся.

Он лежал на каменном полу, вытянувшись на животе. Плечи болели нестерпимо, рук он не чувствовал.

В темноте один тонкий прямой луч протянулся от щели в заколоченном окне к его щеке.

После нескольких мучительных рывков Ханису удалось подтянуть ноги и сесть, наклонившись вперед. Плечи болели — впору кричать, но боги не кричат от боли. Ханис подставил солнечному лучу поочередно лоб, глаза, губы.

— Ахана, сестрица… Здравствуй.

Ласково, как в земной своей жизни, Ахана целовала его лицо теплыми губами. Ханис почувствовал мокрое на щеках и устыдился своих слез перед сестрой, но не мог их вытереть. Ему было жаль огорчать сестру.

Но надо было рассказать о том, что он видел ночью, пока она спала (как хорошо, что ты успела, сестрица): о толпе варваров, обжиравшихся в священном зале Дома Солнца (о Ахана, они хватали пищу руками и громко рыгали от сытости), о царе, одетом с нелепой роскошью, смешном и жалком в своей жестокости и алчности (разве не вкус и умеренность, и непоколебимое спокойствие духа отличают владык от черни и рабов?), который сел на священную колесницу богов, вообразив себя всемогущим повелителем вселенной (мы увидим, как вечное Солнце покарает осквернителя).

— Я пока не могу, Ахана, но я приду к тебе. Подожди, сестра…

Луч замигал — стражник прошел мимо окна — и снова прильнул к щеке. Привет и утешение коснулись души Ханиса, и он сказал задумчиво:

— Только двое среди них показались мне людьми, Ахана. Они сидели рядом: мальчик, похожий лицом на царя, и девушка, та дева-воительница, о которой нам доносили, помнишь? Ты еще не верила, что такое возможно у хайардов. У нее брови подняты высоко, как бы от удивления или жалости. Я не понял ее взгляда, а лицо ее закрыто покрывалом. Мальчик же отравлен их дикостью, но у него добрые глаза. Остальные — свиньи, бараны и гиены, вообразившие себя львами.

— Скоро мы встретимся, Ахана. Передай отцу и матери: я не задержусь здесь надолго.

О, голова, о…

Солнце било из широкого окна — прямо в глаза. Окно нерешительно покачивалось из стороны в сторону. И невозможно было отодвинуть в тень непомерно тяжелую голову.

Все же Эртхиа попытался — и был жестоко наказан. Боль ударила в оба виска, отдалась в затылке. Окно, медленно наклонившись влево, качнулось обратно и совершило полный оборот. Желудок подпрыгнул… Едва-едва успел Эртхиа свесить голову с кровати.

Ему стало немного легче.

— Эй… — сипло простонал Эртхиа. — Эй, кто-нибудь…

Черное лицо с яркими белками глаз возникло перед ним. Оно кровожадно скалило людоедски-белые зубы, а в носу блестело кольцо.

С хриплым воплем Эртхиа отпрянул, но вынужден был снова перегнуться через край кровати, и остался так, беспомощный и беззащитный.

Черные руки протянулись к нему, обтерли лицо и рот мокрой тканью, подняли за плечи и посадили.

Так действительно было лучше. Но окно продолжало опасно крениться, и тяжелый молот мерно бил в затылок. Отвратительный запах заставлял желудок нехорошо напрягаться. С острой тоской Эртхиа обвел взглядом голые стены опочивальни — и все вспомнил.

Вот оно, тяжкое бремя героев. За победой следует пир в честь победы. И лучше бы на этом закончилась жизнь. Эртхиа не верил, что эта пытка когда-нибудь прекратится.

Но черные дворцовые рабы знали свое дело. Эртхиа ловко избавили от замаранной одежды, под руки проводили в купальню и, невзирая на ругань и мольбы, погрузили в воду. Содрогнувшись, Эртхиа приготовился умереть, но внезапно и против всех ожиданий почувствовал себя безмерно счастливым. Стены больше не качались, желудок утих, в голове прояснилось.

— О! — воскликнул Эртхиа тоном умудренного жизнью человека. — Теперь я понимаю.

И с этой минуты полностью доверился и поручил себя заботам необычайно толковых рабов.

По возвращении в прибранную и окуренную благовониями опочивальню Эртхиа обнаружил Аэши, лежавшего в углу, на полу, завернувшись в плащи и одеяла. Окликнув слугу, господин дождался в ответ лишь неразборчивого бормотанья, сопровождаемого сиплым стоном. Что ж, для господина и раба первый военный поход окончился одинаково.

Энергичными жестами Эртхиа велел черным привести страдальца в чувство. И просветлел лицом, когда до него донеслись возмущенные крики и плеск воды.

Чаша холодного, остро пахнущего напитка окончательно утихомирила желудок царевича, а сильные пальцы черных рабов вернули каждой мышце бодрость и силу. Подкрепившись ломтями холодного мяса, приготовленного с пряностями, он улыбкой и кивком головы сообщил рабам, что доволен ими, и, помахав пальцами над плечами, велел одевать себя.

Явился закутанный в шерстяную ткань Аэши. С коротких волос на лицо стекала вода, он прятал взгляд за мокрыми прядями. Эртхиа ободряюще улыбнулся и указал рукой на блюдо с мясом.

В алом кафтане и зеленых штанах, с кинжалом за бело-золотым поясом, мягко постукивая каблуками узорных сапог, Эртхиа стремительно шел широкими коридорами дворца. Каждое утро начинал он по привычке — приветствием брату Акамие. А сегодня спешил осведомиться о его самочувствии. Оказались ли рабы брата столь же умелыми и расторопными? И куда он делся в самом начале пира? Эртхиа припоминал, что какое-то время ждал его возвращения, но вот дождался ли…

А как, однако, все пусто, голо и одинаково… Жилище последнего нищего в Хайре украшено богаче. Отшельник — и тот приносит в свою пещеру белые горные цветы. Не об этом ли и хотел Эртхиа потолковать с братом Акамие? И где искать его теперь? У кого спрашивать?

Тихо здесь… Как в гробнице.

Но, прислушавшись, Эртхиа различил звук шагов. Сварливое, проказливое эхо не посещало задних помещений дворца, и царевич без труда определил, что шаги приближаются и что идут двое в сапогах, какие носят воины Хайра. Опасаясь разминуться, если они свернут в боковой коридор, Эртхиа поспешил навстречу.

И вскоре убедился, что ошибся: воинов и впрямь было двое, но между ними беззвучно двигалась безликая фигура в черном покрывале до пят. Та, что носила покрывало, шла мелкими ровными шагами, отчего покрывало красиво плыло, почти не раскачиваясь.

Эртхиа, как подобает, отступил в сторону, чтобы не оказаться слишком близко к чужой тайне и заветному сокровищу.

Проплывая мимо него, покрывало качнулось, будто споткнувшись, и торопливо двинулось вперед, так что воинам пришлось ускорить шаг.