Однако у неправильного верой Йонаха родились двое сыновей и оба живы. А у правильного верой Звана – вторая дочка.

Словом, Зван и Йонах – свои, а вот тот, кто приехал с ними…

Тут уж Славка удивился так удивился. Потому что третьим был печенег. Самый настоящий «копченый». Причем, судя по родовой вышивке, не из тех, с которыми в Киеве дела имели, а из самых ненавистных, из орды большого хана Курэя, того, что князя Святослава погубил. И, что вдвойне удивительно, привел его в дом воеводы хузарин Йонах.

Правда, голодный Славка тут же отметил, что на столе не было ни еды, ни напитков. В доме воеводы копченому не подали ничего. Это значило, что у печенега нет прав гостя и друга. По делу приехал степняк. И по делу серьезному.

– …И сделали из его черепа чашу, – завершил свой рассказ печенег. – Украсили белую кость златом, аки венцом, а в том венце – каменья дорогие и особые. И пьют из той чаши только сам Курэй и ближние родичи его. Дабы унаследовала кровь Курэя славу великого воина, победившего многие племена и стяжавшего несметную добычу.

Разговор шел по-печенежски. Все здесь, кто хуже, кто лучше, понимали степной язык.

– А скажи мне, хан, сколько серебра надобно, чтоб выкупить сию чашу у Курэя? – спросил воевода Серегей.

– Много, – с важностью изрек печенег. – Да и то, лишь если я буду просить за тебя. Другого Курэй даже слушать не станет. А я – родич ему. Но даже мне уговорить его будет нелегко. Ни у кого в Великой Степи нет подобного сокровища.

– Уговори его, – сказал воевода. – Я не поскуплюсь, и ты тоже в обиде не останешься.

– Дай мне три гривны – и я буду говорить с большим ханом, – заявил печенег.

– Я дам тебе пять гривен, – ответил воевода. – Но лишь когда чаша будет у меня. И это только твоя доля, – уточнил отец Славки. – Выкуп большому хану – отдельно.

– Я рисковал, когда ехал к тебе, – недовольно произнес печенег. – Дай мне одну гривну сейчас.

– Эй! – подал голос Йонах. – Я поклялся, хан, что тебе не причинят вреда. Хочешь сказать: моя клятва – ничто?

На счету Йонаха было больше мертвых копченых, чем вшей на жадном печенеге. Поэтому негромкая фраза хузарина подействовала на печенега не хуже, чем касание острого железа.

Степняк вздрогнул, напрягся… Но он был не глуп: сообразил, что клятва Йонаха защищает его и от самого Йонаха. Печенег расслабился и снова раздулся от важности.

А зря.

– Когда мы с тобой снова окажемся в Диком Поле, моя клятва будет исполнена… – произнес Йонах.

Продолжать он не стал. Печенег и без слов сообразил, что подразумевал хузарин.

«И тогда ты ответишь за свои слова».

– Я верю тебе! – поспешно заявил степняк. – Не нужно денег!

– Ты добудешь мне чашу? – строго спросил воевода.

– Да!

– Хорошо.

– Держи, хан! – Воевода бросил на стол тонкую серебряную бляху с вычерненным соколом. Этот знак в Киеве был известен всем: такой же сокол, только синий на белом поле, украшал знамя воеводы. – Покажешь его – тебя приведут ко мне. А сейчас уходи. До лодьи тебя проводят. Кормчий предупрежден.

Униженно кланяясь, копченый попятился к двери. На пороге уже маячили Артёмовы вои. За копченым – глаз да глаз. Еще сопрет чего…

Едва степняк убрался, в трапезной тут же появилась хозяйка с тремя домашними девками.

Девки засуетились, накрывая на стол, а матушка чинно опустилась рядом с мужем. Славка в очередной раз подивился: какая она махонькая – в сравнении с громадиной-отцом.

Славка с Йонахом обнялись, поцеловались по-родственному.

– Как Данка? – спросил Славка.

– Животик рóстит, – с удовольствием сообщил Ионах. – Артём, ты с ханком этим копченым надежных людей отправил?

– Надежных, – успокоил его Артём. – Не забалует волчок степной. Как думаешь, бать, не наврал он про чашу?

– Нет, – качнул головой отец. – О той чаше я уже от других слыхал. А вот в том, что поможет ее выкупить, – сомневаюсь. Однако попытаемся. Не дело это, когда над прахом великого воина такое творят.

Стол между тем уже уставили блюдами со снедью: тушеной, жареной, вареной. Дичь и домашнее мясцо, копчения, соления, рыбка белая и красная, баранья похлебка с требухой и грибная соляночка, пироги сладкие и соленые, квасок и сбитень, пиво и мед. И кувшины с вином: зеленым и красным, булгарским, хузарским, ромейским…

Славка сглотнул слюну, но терпел. Ждал, когда будет можно.

– Возблагодарим Господа! – строго произнесла матушка.

– Отче наш, иже еси… – торжественно начал воевода. Остальные подхватили. Кроме Йонаха. Хузарин поклонялся Богу по-своему. И молился не по-булгарски, а по-иудейски. Все попытки тещи обратить его в истинную веру хузарин вежливо пресекал. Правда, не возбранял жене молиться Христу, чем отчасти примирил набожную Сладиславу со своим иноверством.

– …Аминь! – произнес вместе со всеми Славка, тут же сцапал со стола кусок пирога размером в бронное зерцало и вгрызся.

Некоторое время ели молча. Потом Артём сказал:

– Славка, хорош жрать! Расскажи-ка отцу о своих приключениях.

– Дай малому спокойно покушать! – сердито сказала мать.

– Какой он малой? – возмутился Артём. – Он – гридень! Причем мой гридень!

– Это он в Детинце – гридень, – отрезала Сладислава. – Ишь, раскомандовался, воевода!

Славка покосился на отца: тот ухмылялся. Нравился ему решительный нрав матери. По правде говоря, в доме ее боялись куда больше, чем хозяина. Страшней Сладиславы для дворни был, пожалуй, лишь дядька Рёрех. Да и то потому, что – ведун.

Однако Славке и самому не терпелось рассказать о своих подвигах.

Историю его выслушали очень внимательно. Славка опасался, что отец будет ругать за беспечность, но воевода никак не отметил оплошку сына. Только нахмурился. Впрочем, и хвалить за ловкость побега тоже не стал. Зато перестал хмуриться и начал выспрашивать, почему пленившие Славку хузары показались тому странными.

Славка как мог – объяснил. Отец подумал немного, потом велел:

– Лук покажи.

Славка сбегал за трофейным оружием.

– Добрая вещь, – похвалил батя, разглядывая лук. – Пожалуй, подороже твоей потерянной сабельки. – И непохоже на печенежскую работу. Думаю, арабы мастерили. Ну-ка, Йонаш, глянь. Что скажешь?

Хузарин принял лук и глаза его вспыхнули.

– Знатно! – проговорил он восхищенно.

Вскинул взгляд на Славку:

– Продай!

Славка смутился.

Хузарин – родич. Причем – старший. Родич родичу не то что продавать – даже говорить о подобном не должен. Если понравилась брату вещица – надобно намекнуть. Тогда, если уважает Славка Йонаха, – должен одарить. А Йонах, в свой черед, – отдариться при случае. Так по обычаю. Хузарин о том знать должен… Забыл?