– Дед! Я не циркач, а артист цирка! За шестьдесят лет работы пора бы знать это! Я – арти-ист! Заха-а-а-ры-ыч! – теперь уже дипломированный жонглёр крепко обнимал и тряс старого мастера, как фруктовое дерево, которое никак не хотело сбрасывать плоды.

– Хо-Ох-чешь о-о-стать-ся си-ро-то-Ой? Хо-мут те… – по слогам, охая и ойкая, еле выговорил старик, преодолевая тряску. Пашка опомнился и трепетно прижался к своему самому родному человеку в этом мире. Поглаживая его по спине, с нежностью и глубоким уважением пропел:

– Заха-а-рыч! Мой Заха-а-рыч!

Появился Земцев.

– А-а, Стрельцов! – Фирс протянул руку. – Здорово, здорово! Сто лет, как говорится!.. – Земцев без улыбки радостно сверкал глазами из-под тронутых сединой густых бровей. – Ну что, забирай свою Жар-птицу. Неплохой жонглёр из него может получиться со временем, если, конечно, не будет лениться.

– Не буду, Фирс Петрович, не буду!

– Ну, смотри, бестолковый, не подведи! Удачи! Не забывай… – Земцев ещё раз пожал руки, помедлил, почему-то вдруг резко отвернулся и похромал в сторону учительской. Он неожиданно сгорбился и стал заметно ниже ростом. Пашка с Захарычем смотрели вслед удаляющейся фигуре в чёрном поношенном пиджаке, которая, стуча тростью в пол, словно метроном, отсчитывала шаги.

Первым нарушил молчание Захарыч:

– Это, Пашка, целая эпоха уходит. А с ней – и твоё прошлое…

Начинающий профессиональный жонглёр Павел Жарких был отправлен на гастроли в Ленинград, как только сдал госэкзамены в цирковом училище и получил диплом об окончании. Здесь его уже ждала Валентина и программа, которую возглавлял её отец Виктор Петрович – главный «Ангел» в цирковой вселенной…

Пашка влюбился в этот город без памяти! Он впервые видел Белые ночи и разведённые мосты. Они с Валентиной катались на катерах по Неве и каналам. Бродили по улицам, где на мемориальных досках писалась история этого необыкновенного города. Обошли все музеи и картинные галереи. Летний сад с Инженерным стали их постоянным прибежищем и местом страстных поцелуев. Ленинград и его Валентина стали чем-то единым, неразрывным, поселившимся в его сердце всерьёз и навсегда…

Сегодня они оказались на Марсовом поле. Пашка наломал охапку поздней душистой сирени, которую теперь обнимала Валентина, время от времени вдыхая её аромат. Из-за этого им пришлось, смеясь, пробежаться под трель милицейского свистка. Давно они не слышали такой музыки от стражей порядка! В Ленинграде свистки постовых всё ещё звучали…

Теперь они, взявшись за руки, шли по Дворцовому мосту на их Васильевский остров. Там на одной из линий жила Валина бабушка. Пашка с Валей через какое-то время переехали из цирковой гостиницы жить к ней. Видя серьёзность их отношений, бабушка не возражала. Валина комната, которая, в основном, пустовала, наконец-то обрела новую жизнь и смысл…

На мосту Валентина неожиданно задала Пашке вопрос:

– Милый! А сколько мы уже с тобой знакомы?

Пашка помялся и неуверенно ответил:

– Лет пять… С копейками…

– Шесть, мой дорогой! Точнее, шесть лет и ещё два месяца «копеек» – тогда ты впервые появился у Захарыча служащим на конюшне.

– Валечка! Я не считаю! У меня ощущение, что я тебя знаю всю свою жизнь!

– А помнишь, как первый раз полетал у нас над сеткой? Хм, этакий стручок на трапеции…

– Да уж, забудешь такое!.. Слава богу, это было и в последний раз. Не всем дано летать…

– А сколько мы с тобой уже живём у моей бабушки на Васильевском?

– Ну, недели две-три. А что? К чему ты клонишь?

– К тому, что после всего, что между нами было за эти годы, ты, как порядочный человек, должен на мне жениться! – Валентина в очередной раз вдохнула ароматный эфир сирени и радостно, громко закричала, как будто решила поведать эту тайну миру. – И срочно! Немедленно-о!..

Такого поворота он не ожидал. Пашка немного ошалело посмотрел на свою избранницу и развёл руками.

– Да я… готов.

Они дошли до середины моста. Погода стояла удивительно тёплая. В просторном ленинградском небе амурами-купидонами кружились невские чайки. Голова была хмельна от переполнявшего счастья, ощущения молодости, любви и запаха сирени…

– Та-ак! Держи свои цветы. Теперь, как положено, становись на колено, мой рыцарь, дари по новой букет и предлагай мне руку и сердце.

Пашка принял игру. Театрально стал на одно колено, протянул букет, который Валентина жеманно, с реверансом, приняла, и приложил скрещённые руки к сердцу.

– О, моя повелительница! О, несравненная Королева воздуха! Владычица манежей столичных и захолустных, и прочая, и прочая! Будьте моей… женой! – на последнем слове Пашкин голос дал осечку. Слово оказалось таким серьёзным и необычным, что он не сразу его выговорил.

Прохожие наблюдали эту сцену, деликатно пряча глаза и улыбки…

– Стоп, стоп, мой рыцарь! А где слова любви?

Пашка замешкался. Для него эти три слова были таинством, священнодейством. Он много раз их проговаривал про себя, но вслух так и не решался, хотя они давно рвались из груди. Он помедлил, собрался с духом и еле слышно произнёс:

– Я тебя люблю…

– Громче, мой друг! Громко и радостно, чтобы весь мир слышал!

– Не-ет, я не могу! Это только для тебя!..

– Ах, так! Тогда смотри! – она в одно мгновение забралась на парапет Дворцового моста, выпрямилась и двинулась по нему вперёд. Пашка замер. Под Валентиной, где-то там, внизу, бурлила чёрная студёная Нева.

– Валечка! Ты что, не надо! Я скажу, скажу!..

Она шла по кованому парапету, как по канату, школьно и профессионально, по всем правилам. Валентина ставила стопу, потом, не отрывая, скользила ей вперёд. Она именно скользила, а не шагала. При этом смотрела прямо, а не под ноги, балансируя букетом сирени, как канатоходцы специальным веером. На её лице царила восторженная улыбка, глаза сияли. Балтийский ветер трепал каштановые волосы, как парус кораблика, попавшего в шторм. Она была невероятно красива и грациозна. Валентина даже вне манежа оставалась истинной Королевой воздуха…

– Ты не волнуйся за меня, любимый! Я что, зря с Абакаровыми столько времени в одном коллективе ездила? Помимо своего полёта, я у них почти год в канате репетировала. Даже мысль была поработать вместе. Считай, что это мой сольный фрагмент представления цирка на воде. Точнее на Неве. Лишь бы не сдуло. Вот что делает с женщиной любовь! Так ты меня любишь?

– Да! – Пашка медленно шёл за Валентиной, приподняв руки, страхуя, готовый в любую секунду вцепиться в неё, а если надо – и прыгнуть в Неву.

– Громче, милый!

Пашка напряг связки:

– Да!

– Что, да?