спрашивает Мел. – Я рассказчица, у меня есть история… Я должна поведать её людям. Это мой долг.

Мел мучительно хмурится.

– Наверное, пока рано, – отвечаю я. – Давай подождём. Предки пытаются что-то сказать тебе. Ты дважды получила одно и то же послание. Они явно готовы повторять, пока к ним не прислушаются. Они тебя не оставят. – Стиснув руку Мел, я прошу: – Потерпи. Посмотрим, что будет дальше.

Глава восемнадцатая

«Потерпи…» Легко сказать. Когда призываешь на помощь терпение, время замедляется, об этом-то я забыла!

Мел позволяет мне гулять по зданию, запрещая лишь выходить на улицу. Теперь весь музей в моём распоряжении, бывает, что я пробираюсь к тюремным камерам, – навещаю Обеля. Сажусь на пол возле его решётки, и мы разговариваем. Обель всегда встречает меня улыбкой. Он чистый, его хорошо кормят, рисунки на коже целы, не попорчены – его не бьют.

– Наверное, тебя берегут для чего-то важного, – говорю я.

– Похоже на то. – Он пожимает плечами. – Мне ничего не рассказывают.

Из-за моей спины доносится хриплый голос:

– Тебе достаточно сказали, Обель.

Это Коннор. Его тёмная кожа потускнела, глаза остекленели, но в голосе слышится лукавство.

– Ты что-то не договариваешь? – нахмурившись, спрашиваю я Обеля.

– Я личный чернильщик мэра, и мне полагаются некоторые послабления в тюрьме. Мне приказывают наносить определённые метки, и я подчиняюсь. Вот и всё.

– Хватит, Обель, ты, конечно, давненько сидишь за решёткой, но мозги-то у тебя не совсем отказали, – добродушно ворчит Коннор. – Ты пустой, а жил в Сейнтстоуне как свой не один год. Обманул целый город! Стоит нашему мэру рассказать о твоих хитростях на площади, и все добрые жители Сейнтстоуна потребуют твоей крови. Однако Лонгсайт оставил тебя в живых и сохранил твою тайну. Почему? Думай, чернильщик, думай!

Обель криво усмехается. Я оглядываюсь на Коннора. Даже сквозь грязь на его тёмной коже проступают изысканные татуировки. Его метки напоминают о праздниках урожая. Я вижу, что его родители были фермерами. На коже Коннора отражена история тяжёлой работы, за которую воздаётся сполна зерном, овощами и фруктами. За рисунком тачки, наполненной кукурузными початками, скрыто воспоминание: вот Коннор, обрядчик, возвращается домой с работы, целует жену и сына Оскара. В такие мгновения сердце Коннора переполнено любовью и радостью. А рядом другая метка – закат солнца над убранным полем. Такой же пустой, как это поле, стала жизнь Коннора, когда умерла его жена, а счастье и удача от него отвернулись. Не знаю, как пережил те печальные дни Оскар. Представляю, насколько трудно было ему заполнить зияющую пустоту в сердце отца.

– Не молчи, гений ты наш, – тихо отвечает Обель, – поведай, зачем я здесь.

Коннор с широкой улыбкой усаживается поудобнее.

– Рад стараться, – сообщает он. – Наш мэр мог бы позвать любого чернильщика. В правительстве профессионалов достаточно – выбирай любого. Однако он позвал тебя, Обель. Потому что с тобой можно договориться. У тебя есть секрет. И мэр не хочет выпускать тебя из виду. Почему? Скорее всего, он что-то затевает.

Обель задумчиво кусает губы.

– Надо поговорить с Карлом, – наконец выговаривает он.

– С Карлом? – восклицаю я, и Обель недовольно шикает.

– Карл Новак? Он тоже наш? – едва слышно усмехается Коннор. – Он теперь с вóронами?

Пока я прихожу в себя от удивления, нас окликает охранник. Мне пора уходить, свидание окончено. Страж крепкой рукой подталкивает меня к выходу. Я оборачиваюсь, чтобы напоследок встретиться взглядом с Обелем. После слов Коннора Дрю нам обоим есть о чём поразмыслить.

* * *

Руки и огонь. Вместе они создают пляшущие картинки на стене – тени. Истории зарождаются в тенях.

Из мира теней поднимается фигурка мужчины, и огонь выплёвывает два слова: «спаситель» и «шпион».

Силуэт мужчины раздваивается, и каждая фигурка живёт своей жизнью. Один из персонажей жалеет врагов, идёт к ним и делится последним. Другой тоже отправляется к противникам, но путь себе прокладывает хитростью.

Первый терпит поражение, сорванная кожа лоскутами свисает с его тела, как потрёпанная шкура добытой на охоте дичи. Второй убегает и уводит с собой детей вражеского племени.

Как бы мне хотелось потушить огонь и остановить руки, которые отбрасывают на стену тени, – я не хочу видеть продолжение. Однако появляется новая фигура, и огонь выдыхает ещё одно слово: «герой».

Когда я тянусь, чтобы коснуться третьего силуэта, тени тают, огонь гаснет, и меня окутывает тьма. Тот, кто отбрасывал тень на стену, рассказывал историю, молча пробегает пальцами по моей спине – снизу вверх. Меня охватывает мелкая дрожь.

Глава девятнадцатая

Проснувшись среди ночи, я безотчётно дрожу, зубы выбивают дробь. Выхожу проветриться и вижу Джека Минноу. Он по-прежнему каждую ночь приходит в Зал поминовения. Залитый лунным светом на пустой площади, Минноу отыскивает меня взглядом – я стою у музейного окна. Мы молча смотрим друг на друга. Он улыбается. Я жду, точнее, выжидаю удобного случая. Прежде всего надо узнать, кто такой Дейви Минноу и зачем так рисковать ради поминовения!

Дни идут, новых историй в тетради Мел не появляется. Рассказчице не по себе, она с трудом сдерживается, храня молчание о новой легенде. Спустя неделю Мел всё-таки не выдерживает.

– Это просто глупо! – Она бросает ручку и с шумом отодвигает стул. – Я рассказчица. И никому не подчиняюсь. Идём. Я расскажу Лонгсайту новую историю.

– Нет, Мел, подожди…

Мне приходится догонять её бегом, огибая поворот за поворотом. Когда мы останавливаемся у двери в кабинет Лонгсайта, у меня кружится голова. Я хватаю Мел за локоть.

– Пожалуйста, подожди, – шепчу я. – Ещё совсем чуть-чуть…

Однако Мел жестом останавливает меня, и я вдруг замечаю, что дверь в кабинет мэра приоткрыта и оттуда долетают знакомые голоса. Подавшись вперёд, мы застываем и прислушиваемся.

– Расскажи-ка ещё раз, – говорит мэр Лонгсайт. – Как всё было?

И вскоре раздаётся звучный голос Джека Минноу:

– Объявили, что вы умерли. Перенесли тело в комнату скорби, и мы три дня приходили к вам. И вот настало время проводить вас в последний путь. Тело подготовили. А потом я услышал или скорее почувствовал ваш вздох. Едва слышный. Я выгнал всех из комнаты, и мы остались вдвоём – вы и я. Мне не верилось, но вскоре я убедился: вы дышали. Ваше предсказание сбылось, и я задрожал от счастья. Когда вы заговорили, я бросился записывать каждое слово. – Послышался лёгкий скрежет… В кабинете выдвинули ящик письменного стола, потом зашуршала бумага. – Всё здесь. Вы читали эти строки много раз. Послание из могилы, сэр.

– Мне трудно об этом вспоминать, – устало отвечает мэр и умолкает. Тишина длится так долго, что кажется, больше никто никогда не